Что такое интеллектуальная история?

Вполне оправданное обоснование такого подхода состоит в том, что он прививает людям интерес к истории, показывая, что она самым тесным образом переплетена с настоящим или, напротив, настолько чужда нам, что это само по себе заслуживает внимания. Одно из отрицательных последствий описанной тенденции: книжные полки полнятся изданиями, авторы которых признают, что при создании своих трудов опирались на чужие работы и по большей части или полностью игнорировали источники – при том, что все большее число политиков и публичных фигур начинают видеть в написании по крайней мере одной книги по истории некий обязательный ритуал. С учетом количества подобных работ упоминание одной-единственной книги может показаться несправедливым, однако я все-таки сделаю это. Хороший пример такого рода опусов – книга Джесси Нормана, депутата британского парламента от консерваторов, «Эдмунд Берк: философ, политик, пророк» (2013), попавшая в шорт-листы нескольких премий и получившая многочисленные положительные отзывы. И это понятно: Норман хорошо владеет пером и отлично знаком с опубликованными произведениями Берка. В то же время если мы посмотрим на его книгу как на работу в области интеллектуальной истории, то возникнет целый ряд проблем. Автор разграничивает жизнь Берка и его воззрения, причем, разбирая последние, он называет Берка «творцом современной политики», «стержнем политической модерности» и «первым постмодернистским политическим мыслителем, главным и величайшим критиком современности и того, что называют либеральным индивидуализмом». Кроме того, из творчества Берка извлекаются уроки, которые могут пригодиться современным политикам: власть нужно ограничивать, лидеру нужно мыслить независимо, нужно избегать абстрактных принципов, нужно возрождать нечто называемое «общественными ценностями». Проблема в том, что Норман почти ничего не знает об интеллектуальных полемиках в эпоху Берка. То, что он именует «Просвещением», также предстает здесь в карикатурном виде. Норман делит мыслителей на сторонников, с одной стороны, принципа и абстракции, а с другой – практичности и точности. Наконец, такие авторы, как Норман, не желают признавать факт, очевидный для всех современников Берка в 1790-х гг., – то, что он призывал воевать с революционной Францией не на жизнь, а на смерть. Берк полагал, что, пока сторонники революции не будут стерты с лица земли, никто не будет в безопасности. Он считал несущественным, какими свободами придется пожертвовать в пору кризиса и что Англия при этом могла подойти вплотную к банкротству. Вместо того чтобы исповедовать продуманную консервативную идеологию, оставляемую в наследство грядущим поколениям, Берк умер с убеждением, что идеологии его эпохи обесценились и нуждаются в радикальном пересмотре, ибо они потерпели поражение в битве с революционным республиканизмом, исходящим из Парижа. Критик может возразить, что академическая интеллектуальная история неизбежно малопонятна для массовой аудитории и по этой причине таких авторов, как Норман, следует только хвалить, поскольку они знакомят читателей с непростой темой. Пусть даже и так, но можно привести примеры книг, созданных интеллектуальными историками и обращенными к широкой аудитории, – таких, как прекрасно написанная «Пагубная чистота» Рут Скарр[163].