В строении цветных изображений на плоскости, конечно же, действуют другие законы, нежели в строении объемных, потому что они совсем другой природы. Скульптура, например, по-разному тяжела; она давит, весит, она вещественна, предметна: до изображения возможно дотронуться и даже понять на ощупь его пластические особенности, как воспринимают их слепые люди, ибо со скульптурой им доступно общение. А с живописью — нет.
Живопись — цветная тень на стене! Чудо, остающееся векам. Цветное изображение невесомо, и, дотронувшись до него, — все одно не касаешься. Его нет! Есть гладкая или шероховатая плоскость, мало что говорящая нашему осязанию. Рука, пальцы утверждают: «ничего нет!». А глаза видят с такой достоверностью, что внушают рукам: «есть!». Руки опять тянутся к изображению, чтобы убедиться, но, подчиняясь авторитету глаз, недоумевают — есть или нет.
Да, они есть. В живописи создано несметное количество произведений. Их множество, но в общем они разделяются на две большие семьи, в каждой из которых изображения строятся по своим законам. Одни подчиняются стене, «стелются» по ее плоскости, сами становясь плоскостными*. Другие, наоборот, — свободны от власти стены. Они объемны*, живут в своем особом, изображенном на стене красочном пространстве, под которым стена-то исчезает потому, что глаз ее не видит, увлекаясь в изображенную глубину*. Словно нет стен вовсе, словно расступились они, открыв «окно» (в данном случае в форме люнетты[121]
) в мир другой, но тоже действительный, реальный. Значит, в одном случае цвет создает плоскостные построения, в которых жизнь передана условно, не с той степенью реальности, о которой говорят наши чувства. А в другом случае — построения объемно-пространственные, в которых жизнь передана реально, с большой пластической убедительностью. (Термины «реалистический» и «условный»[122] в искусстве очень распространены.) * 229, 230, 232—233, 237Неверно было бы судить, которые из произведений лучше, а которые хуже. Они разные! И возникали по разным причинам в разные времена. Однако возможно приметить, что в плоскостные изображения легче «выходят» фантазии. Наблюдение же за жизнью чаще «оседает» в объемно-пространственных композициях. И веками живописцы работали в плоскостной манере, пока не начинался интерес к реальности, к действительному окружению человека. Перемена же интересов, в свою очередь, не медлила проявляться в искусстве ... сменой законов плоскостного построения изображений на объемно-пространственные.
Конечно, и в плоскостных изображениях увидишь «тягу к объему», а в объемных — «чувство плоскости»; да и законы построения правильнее назвать в искусстве принципами (лат.), то есть основами построения, которых художник придерживается в своем творчестве или отказывается от них, предпочитая другие.
Например, Андрей Рублев* следует принципам плоскостных построений, а Джотто за сто лет до него «пересматривает» их в пользу объемно-пространственных (кстати, он первым и начал развивать их в живописи). Как тих, нежен один из судей совсем нестрашного «Страшного суда» Андрея Рублева! У Джотто* же — ни тишины, ни нежности. Зато сила! — благодаря светотени, сплавленной художником из светлых и темных красок. Светотень лепит объем лица, и оно упорно выступает плотным ядром, словно отряхиваясь от «пелен» плоскостной живописи. * 234—235, 238, 239—241
Как видишь, нельзя сказать: «кто лучше», «кто хуже», Рублев и Джотто — разные. Другое дело, что ты все равно кого-то выберешь, однако твой выбор вовсе не приговор. От плоскостной живописи не следует «требовать объема», зато не следует пропускать присущей ей красоты, столь тонкой в творчестве прославленного живописца русской старины. Ищи ее в силуэте, ибо где плоскостность, там и силуэт. Оцени его, «идя взглядом» по крайней линии, очерчивающей общие контуры мягко склоненной головы, покатых плеч; убедись в ее гибкости (попробуй срисуй), музыкальности («линия поет»). А теперь выбери вниманием в изображении только линии. Как разнообразны они! Справедливо сказать о совершенной линеарной красоте живописи Рублева, о ее богатстве. Сравни точный круг нимба с контуром головы, подобным кругу. Круг в круге, но сколь различны они! — живой в идеальном! Вглядись в тоненький полумесяц диадемы, не пропусти потока круглящихся локонов ... как в музыке — один мотив все время изменяется, но не исчезает. Во фрагменте[123]
видна всего лишь малая часть плаща, но линеарное богатство очевидно! Изображение так и искрится тонкостью, пронизывающей весь образ, выражая главный смысл чистоты, сдержанности. Оттого он и нежен, оттого он и тих, что так работают линии, так настроен силуэт, так построен строгий цвет, неброский, весь в себе, охраняющий тишину своей сосредоточенностью.