Чтоб никогда не наступала полночь

– Народ они скрытный, замкнутый, общения с посторонними не приветствуют и полагают себя выше забот о том, что происходит над поверхностью. Мало этого, в некоторых случаях они относятся к обитателям суши весьма неприязненно.

Например, ко Двору Лилии, сильнейшему двору дивных на севере Франции. Что за обиду нанесли французские эльфы и феи жителям вод, Луна не знала, но знала одно: без этого не обошлось. Пожалуй, следует блюсти осторожность, дабы не предоставить посланнице никакой информации, что могла бы помочь примирению.

Однако ж ее объяснения должны казаться естественными и непредвзятыми.

– Непосредственно с теми, кто живет на поверхности, они не станут и разговаривать, – продолжала Луна, – однако порой беседуют с нашими речными нимфами. Через них мы время от времени сообщаемся с эстуарием[30] Темзы близ Грейвзенда. Таким-то образом Инвидиана и договорилась о моем посольстве. Морские жители согласились принять меня у себя. Что королева посулила им за эту уступку, мне неизвестно.

– И вы отправились в море одна? – спросила посланница.

– В сопровождении двух нимф из эстуария: они переносят соленую воду лучше речных сестер. Ну, а дальше мне помогали жители моря.

– Но как же вы к ним попали?

Все это Луна явственно помнила до сих пор – и свист воздуха в ушах, и вынимающий душу страх: вдруг Инвидиана попросту сыграла над нею жестокую шутку?

Луна смежила веки, но тут же велела себе открыть глаза и встретилась взглядом с мадам Маллин.

– Прыгнула вниз с белых скал Дувра. И это, madame ambassadrice, все, что я сегодня скажу. Если хотите знать больше, продемонстрируйте, чем можете мне помочь.

Поднявшись, она отступила от табурета, расправила перепачканные юбки и склонилась перед посланницей в реверансе.

Мадам Маллин смерила ее взглядом и задумчиво кивнула.

– Oui[31], леди Луна. Так я и сделаю. И с нетерпением буду ждать продолжения вашей повести.

Спустя минуту она удалилась, и дверь вновь захлопнулась, преграждая свету путь внутрь. Однако мягкий табурет остался в темнице, точно залог, обещание скорой помощи.

Сент-Джеймсский дворец, Вестминстер,

10 апреля 1590 г.

«Напоследок же изо рта его и из носа хлынула моча, окутав все вокруг столь гнусною вонью, что ни один из его прихвостней и близко не смог к нему подойти…»

Смятое донесение хрустнуло в кулаке. Пришлось усилием воли заставить себя разжать стиснувшиеся пальцы. Положив лист на стол, Девен расправил бумагу. Швырнуть бы ее в огонь… но нет. Нельзя.

Уолсингема едва поместили в склеп, а католики уже торжествуют, злорадствуют, распускают поганые сплетни. Даже смерть главного секретаря изображают настолько омерзительной, что…

Бумага вновь захрустела в руке. Девен с досадливым рыком повернулся к ней спиной.

И как раз вовремя, чтобы увидеть входящего в комнату Била. Судя по виду, спал старик ночью скверно, однако держался собранно, хладнокровно. Взгляд Била скользнул за спину Девена и остановился на смятом листке бумаги.

– Они видели в нем главного из своих гонителей, – негромко сказал Бил, отбросив со лба седую прядь. – Фигура столь жуткая не может умереть, как обыкновенный человек, вот они и сочиняют истории, подтверждающие их уверенность, будто он был атеистом, сосудом разврата и пороков.

Девен стиснул зубы с такой силой, что челюсть отозвалась болью.

– Не сомневаюсь, как только вести о его смерти достигнут ушей Филиппа, в Испании объявят всенародные торжества.

– Это уж точно, – согласился Бил, войдя в комнату и тяжело опустившись в ближайшее кресло. – Тогда как мы здесь скорбим о нем. Английская Корона лишилась одного из главных приверженцев. Великого человека.

«И как раз в то время, когда мы нуждаемся в нем сильнее всего».

Мысль эта пришла в голову невзначай, неосознанно, однако возможные выводы из сего обстоятельства поразили Девена до глубины души.

Он резко вскинул голову, и Бил вопросительно поднял брови.

– И все же, – проговорил Девен, словно бы про себя, – пусть католики очень рады, но он говорил, что не считает их виновной партией.

– «Виновной партией»? – наморщив лоб, переспросил Бил.

Точно подхлестнутый внезапным приливом сил, Девен развернулся к нему.

– Сэр Фрэнсис наверняка говорил об этом и с вами – ведь он вам так доверял. Меньше месяца тому назад он рассказал мне о «неизвестном игроке» – о некоей особе, имеющей руку при дворе и втайне влияющей на политику Англии.

– Ах, это, – вздохнул Бил, нахмурив лоб сильнее прежнего. – Да-да.

– Вы сомневаетесь в его догадках?

– Не то, чтобы во всех, – заговорил Бил, поправляя разбросанные по столу бумаги, точно руки его нуждались в работе, пока мозгу и языку не до них. – Полагаю, речь шла о королеве Шотландии? В этом вопросе я с ним согласен. Я непосредственно участвовал в этом деле и действительно полагаю, что на решение королевы кто-то повлиял. А вот что касается недавних событий с Перротом… Тут я уже не так уверен.

– Однако в существование неизвестного игрока вы верите, – сказал Девен, пренебрегши заключительной частью его слов.