Читаем Чудесатости из Подкроватии. Ужасно смешная книга для задорной гребли лапками по жизни полностью

Не знаю, как к другим одиноким женщинам, а ко мне по большей части всякая нечисть подкатывает. Вчера поздно вечером, например, лежу на кровати, вздыхаю. Новостей начиталась, котлет наелась, страдаю изо всех сил, короче.

Слышу, из-за шкапа кто-то тихонечко выть начал. Голосочек тоненький, жалобный.

– Клопы, что ли? – думаю. – В Париже, писали, прям эпидемия этих самых клопов. Неужели и до Череповца добрались? Устали, наверное.

Минут через десять «клопы» притомились выть, начали шкрябать чем-то по полу.

– Щаз встану и по башке дам! – наврала я.


Не встать мне после тарелки каклеточек. Не дай бог, писить ночью захочется, катиться придется.

– Не надо по башке, – вежливо попросили «клопы».

– Говорящие, – подумала я сквозь котлеты. – Значит, не клопы. Значит, это сосед с ума сошел. С другой стороны, а кто сейчас не сошел? Ладно, я. Мне и сходить-то не с чего, а другие люди мучаются.

Потом «клопы» перестали шкрябать, и в полумраке ко мне начал краться кто-то лохматый и длинный. Зрение у меня так себе, так что я щурилась и пыталась понять три вещи.

Может, каклетки оказались идеальным снотворным и я незаметно уснула?

Это три уха или три рога?

Откуда такой высокий неучтенный сосед у нас в подъезде? Я всех высоких сразу в блокнотик записываю, у меня коллекция.

– Василий Геннадич? – попыталась идентифицировать я незнакомца.

– Холодно, – ответила каланча и тут же врезалась лбом в люстру. – О-о-о-о-ой!!!

– А кто?

– Дед Пихто! – захихикал в ответ длинный, протянул ко мне длинные-предлинные черные лапы и сказал: «У-У-У-У-У-У-У!»

– Я на Хулувин тоже ногти черным красила. Это у вас гель-лак или свои?

– Свои, – обиделся длинный.

– Неудобно, наверное, с такими когтями в носу ковыряться.

– Я не понял! Тебе не страшно, что ли?

Тут он практически вплотную приблизил ко мне свою страшную морду, и оказалось, это у него три уха. Два по бокам и одно очень странное на виске. Больше похожее на огромную шишку.

– Мне книгу на той неделе сдавать, а у меня только три страницы написаны. А еще ипотека и развод. Я взрослая женщина, извини. Ты меня птозом там пугай, брылями.

– Наши говорят, что ты и в пять лет не орала. Горшком одного огрела. У него до сих пор башка в другую сторону.

– А чо тогда приперся?

– Уютно у тебя.

– Это из-за котлет. Будешь?

– Буду.

– Тогда сам сбегай, мне не встать.

Страшномордый гость метнулся черной тенью на кухню, вернулся с чаем (налил, главное, в мою любимую кружку!), котлетами и бутербродами. А в пасти яблоко зажал. Прям как я, только волосы погуще.

– Уэеш? – протянул он мне тарелку.

– А?

– Будешь, спрашиваю? Угощайся, я много взял.

– С радостью, но не влезет уже.

– А на вид такая вместительная женщина, как удав в очках.

– Спасибо за комплимент. Ложись рядом.

Я подвинулась, и мы немножко полежали вместе. Было хорошо. Ночь, чавканье, запах котлет. Что еще нужно для успокоения ума и тела?

– Может, к соседке на третий этаж спустишься? Она старенькая, ей много не надо.

– Я вчера у нее был. Она в меня табуреткой кинула.

– Так вот откуда шишка.

– Ага.

И мы полежали еще полчасика рядом, вздыхая каждый о своем. Попрошусь, пожалуй, к ним. Здорово, наверное, вот так шарахаться по чужим квартирам и жевать халявные котлеты. Только на голову нужно что-то прочное. Кастрюлю, например.



У-У-У-У-У. Ночь вторая

В полночь я вышла с тазиком черешни на балкон. Сочная темная черешня торчала из тазика Вавилонской башней. А хотя нет, скорее Пизанской.

Идея была такая: смотреть на июльские звезды, плевать косточки вниз и мечтать о том, что в следующем году под моим балконом будет целая черешневая роща. Чтоб открыть окно и прям ртом есть, есть, есть.

Все было просто идеально, пока внизу кто-то не начал бормотать и выть писклявым басом. Вот так вот:

– У-У-У-У-У-У-У-У. Ой, нет. У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У. Но лучше так. У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у.

Совершенно машинально я стала плевать косточки по направлению источника звука. На самом деле я хотела тихо сидеть, просто у меня характер так себе.

– Можно поосторожнее? – возмущенно спросили из темноты.

– Простите, – сказала я и проглотила черешенку целиком вместе с косточкой, черенком и листиком. Это было не так приятно, как если без этого всего.

– Прощаю, – прозвучал такой сухой ответ, что захотелось покашлять. Через пару минут снова началось:

– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у. Блин, не та тональность. У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У.

– Фальфифифе, – сам собой сказал мой рот сквозь пять черешен.

– Что?

– Я говорю, фальшивите.

– Если такая умная, сама попробуй.

– Да чо там пробовать, – я как следует набрала воздух в легкие и выдала: – У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У!

– Я тя щаз водой оболью! – крикнула в форточку соседка снизу.

– Обливайте, – милостиво разрешила я и плюнула косточкой.

– Ой!

– Простите, я не в вас, я в соседку хотела.

– Тсссссссс, – раздалось из темноты.

– А зачем вы воете? – решила поинтересоваться я.

– А мне мама велела тренироваться, – сверкнули из темноты три глаза. Два зеленых и один – посередке – фиолетовый.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее