Спустя два часа по внутреннему телефону позвонил завпсихиатрии. Он по своим бюрократически делам толкался в Министерстве. И чья-то добрая душа уже удосужилась отзвониться ему прямо туда.
— Ольга Артуровна, — орал голос в трубке, — так тебя-растак, что там у тебя происходит? Мне сейчас звонили! Я приеду — голову со всех сниму!
Скоморохова — заведующего из корпуса — она не боялась. Что он и сам прекрасно знал.
Но не понимать, что полетят головы, не могла. И потому переживала. Ей-то что, ей не будет ничего. Но есть ведь еще и персонал: врачи, сестры.
Ольга положила трубку, тихо буркнув под нос:
— Ну спасибо, Андрей Витальевич.
Откинулась на спинку кресла и посмотрела в окно. На улице неожиданно распогодилось. Ветер прекратился, тучи разбежались, так и не пролившись. И листья дубов замерли в торжественной неподвижности.
В общем, день выдался — хуже не придумаешь. Когда Ольга уже вечером, позже девяти, отменив лекции, выходила из отделения, все ее тело будто налилось свинцовой усталостью.
По дороге она заглянула в палату-одиночку — Чернова мирно спала под мощными препаратами и присмотром сестры. В коридоре отделения стояла мертвая тишина, и потому звук каблуков заведующей разносился громким эхом.
По ее собственному распоряжению был объявлен «комендантский час» — все пациенты оставались по палатам. Никому не разрешалось бродить или даже просто выйти в коридор, кроме как по необходимости — все-таки один туалет на три палаты.
Проходя мимо одного из которых, завотделением услышала возбужденный шёпот и решительно приоткрыла дверь.
— А я так перепугалась! Я же нервная. Думала, сердце выскочит! Дышать не могу, воздух хватаю, а он не идет. А я смотрю, а там… — замолкла на полуслове, встретившись взглядом с завотделением, «фикус».
Что уж тут было поделать — истероид. Ее аж распирало — так хотелось с кем-то поделиться. И, чуть только столкнувшись с другими пациентками, она горячо принялась искать сочувствия и понимания.
Одна из пациенток внимала ей с кротким и доверчивым взглядом пугливой лани. Лишь изредка смаргивая прекрасными карими глазами — огромными и очень грустными. Теплый пуховый платок охватывал ее мягкую шею.
На счет этой можно было не беспокоиться — до нее, кроме собственного бреда, ничего не доходило.
Вторая — уже старая женщина — с большим лягушачьим ртом[1], немо шлепала губами и тоже, кажется, не слушала. Из-за ее нелепого вида эту пациентку помнили все в отделении. Она все время носила ярко-желтую, цвета яичного желтка пижаму, штаны которой заправляла в толстые вязаные носки, со стороны похожие на болотные сапоги. Впрочем, на лицо она была очень красива — с ядреной смесью русской и кавказской крови, крупными скульптурными чертами в обрамлении шикарных черных волос. Но с полным отсутствием бровей.
И тоже была вечно устремлена в себя и бормотала-бормотала что-то, направленное исключительно в никуда.
Ольга Артуровна решительно взяла под руку «фикус»:
— Идите-ка в свою палату.
Если сейчас что-то и нужно было ее отделению — так это, чтобы все пациенты оставались по своим палатам. И наступила тишина.
Черная и белая пешки.
15
Из старого здания психиатрии зав женским острым отделением выходила усталая и измученная. Не столько физически, сколько психологически. Целый день разборки, обсуждения, звонки, взвинченные пациенты, докладные, объяснения, слезы дежурной сестры, которая своими руками отдавала Черновой передачу. Ее, скорее всего, и должны были назначить крайней, независимо от желания Ольги Артуровны.
После стольких истраченных нервов хотелось одного — поскорее доехать до дома, лечь и ни о чем не думать.
Щелк.
Звук раздался неожиданно из темноты парка. А вместе с ним — мгновенная ослепляющая вспышка.
Ольга Артуровна охнула и замерла на лестнице в неловкой позе — с ногами на разных ступенях. Резкий свет прямо в глаза на какую-то секунду дезориентировал ее. Сердце замерло, дыхание перехватило. На долю секунды парализовал испуг. И только потом она поняла, что это была всего лишь вспышка фотоаппарата. И услышала добродушный смех, который показался смутно знакомым. Будто она слышала его буквально на днях.
— О-ольга Артуровна, — к смеху добавился укоризненный голос, — что ж вы так пугаетесь-то?
Женщина сморгнула, чтобы вернуть взгляду привычную ясность и избавиться от бликующего, слепящего белого пятна перед глазами.
— Вы обо мне забыли, — строго заметил лысый мужчина в очках и покачал головой.
Он, в отличие от Ольги Артуровны, выглядел цветуще. Одет был щегольски, по-вечернему, голубые глаза искрились смехом, мясистые губы весело улыбались.
А она все никак не могла оправиться от испуга. И назначенная встреча у нее абсолютно выветрилась из головы.
— Ой, я правда забыла, — Ольга прижала руку к груди, — простите, бога ради.
— Ну что вы, Ольга, — бархатисто рассмеялся нелепый ухажер, — какие могут быть извинения, ведь мы с вами почти женаты, — и галантно протянул руку, помогая женщине сойти с лестницы.