Читаем Чудесные дни в «Ужиках» полностью

Вдруг яркая вспышка осветила комнату, и тут же прямо над головой загрохотало так, что задрожали стёкла. Мне даже показалось, что пол покачнулся под ногами. Я еле удержался, чтобы не заорать от страха. Стоп. Надо взять себя в руки, не хватало ещё трусишку-Марика напугать. Кстати, а где же он? Тут ослепительно сверкнула вторая молния, и я увидел сидевшего под столом друга в позе новорождённого ежа. Под следующий оглушающий звук грома я не раздумывая нырнул к нему и тесно прижался сбоку. Вскоре началось нечто страшное. Молнии засверкали одна за другой, грохот не прекращался ни на минуту. Было ощущение, что дом ходит ходуном, и дождь уже не капал, а лил сплошной стеной. Мы сидели еле дыша, судорожно пытаясь вспомнить, как себя вести во время грозы. В моей голове вертелось только одно: чем меньше временной промежуток между молнией и громом, тем ближе грозовая туча. Получалось, что мы чуть ли не в центре этой стихии.

— Мурка! Она осталась одна на улице, ей там холодно, мокро и страшно, — резко подскочив, я ударился головой о стол и, не раздумывая, бросился на крыльцо, где тут же был ослеплён новым сиянием молнии и оглушён мощным взрывом грома.

Вымокшая насквозь, брошенная, несчастная, испуганная коза обречённо стояла под яблоней и вся дрожала. Мне было очень страшно сделать шаг с крыльца в стену дождя, пронизанную молниями. Весь напрягшись, я сжал кулаки и нырнул в опасную влагу на помощь беззащитной скотинке. Мокрая верёвка никак не хотела отвязываться, а попытавшись её разорвать, я только сильнее затянул узел. Коза с тревогой наблюдала за неудачными попытками её освободить и вздрагивала всем телом от каждого нового удара грома. Я оставил попытки отвязать верёвку от яблони и попытался снять тугой ошейник. Не вышло. Помощь пришла с неожиданной стороны. Из взрывающейся вспышками света пелены дождя вдруг появился Марик со своими ножницами для стрижки травы.

Товарища трясло от страха, в его огромных глазах полыхал ужас, дрожащими руками он перерезал верёвку и, не слова ни говоря, стрелой метнулся в дом, видимо, обратно под стол. Я схватил Мурку за коротенький обрывок верёвки и потащил её к крыльцу дома. Ну не бросать же одну бедняжку в такую страшную непогоду. Но дойдя до дома, коза вдруг упёрлась и ни в какую не желала двигаться дальше.

— Пойдём, Мурка, пожалуйста, это очень опасно, вместе будет не так страшно, — мне приходилось перекрикивать гром и отплёвываться от заливавшей рот воды, которая фонтаном била с неба.

Но коза вдруг решила проявить характер и словно памятник, застыла у крыльца. Я не выдержал, резко дёрнул за верёвку, Мурка споткнулась, рухнула на землю и была втащена мной за привязь словно куль с мукой. Я запер изнутри дверь на большой железный крюк сам не знаю, зачем. Чтоб Мура не удрала? Или гроза к нам не ворвалась? Не спрашивайте, не отвечу.

В доме я начал успокаивать уже вставшую на ноги, но дрожавшую и испуганно озиравшуюся козу, и вдруг на улице бабахнуло так, что задрожал дом и зазвенели стёкла. Не долго думая я метнулся к Марику под казавшийся нам единственным спасительным местом стол. Я прижался к сжавшемуся в комочек товарищу, а с другой стороны ко мне уже прижималась мокрая, грязная и, простите за деликатную подробность, вонючая Мурка. Оказалось, что надёжное плечо верного товарища и не очень чистая шкурка тёплого питомца примерно наполовину уменьшают чувство страха во время разбушевавшейся стихии.

Не знаю, сколько мы сидели так под столом, шёпотом прощаясь друг с другом при каждом ударе грома, но гроза затихала, раскаты отдалялись, становились глуше, безобиднее и мы не заметили, как все трое уснули.

Я проснулся первый. Стояла оглушающая тишина, лучи солнца мягким вечерним светом красивыми полосками ложились на деревянный пол. Двух моих соседей пришлось расталкивать, я-то сидел в неудобной позе, поэтому проснулся первый. А вот Марик спал с комфортом, подушкой ему служила Муркина широкая спина.

— Кошмар кончился? — всё ещё напуганный друг разлепил глаза и решил убедиться в безопасности внешнего мира.

— Солнышко светит, дождя и ветра нет. Если гроза ещё есть, то очень незаметная, вылезай.

— У тебя ещё есть силы шутить? Да ты хоть знаешь как я гроз боюсь? Да мне родители во время грозы даже спать с ними разрешают! А тут, небось, даже громоотвода нет, — Марик вылез из укрытия и начал, волнуясь, ходить по комнате, эмоционально размахивая руками, — да я чуть не поседел от ужаса! Я сегодня пережил самый страшный день в своей жизни!

— Может всё же домой к маме тебя отправить, раз такой нежный и чувствительный? Никто нам не пообещает, что эта гроза была последняя.

— Ну знаешь, ты не горячись меня прогонять, может я немного и преувеличил на словах. Вот высказал, что на душе накопилось и сразу как-то легче стало. И вообще, храбрый не тот, кто не боится, а тот, кто умеет свой страх пересилить.

— Да, тут я бы тебе вообще дал медаль. Если б не вынес мне ножницы, мы бы с Мурой долго возились, развязывая вручную узлы. Спасибо, настоящий друг, — я торжественно пожал Марку руку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература
Повести
Повести

В книге собраны три повести: в первой говорится о том, как московский мальчик, будущий царь Пётр I, поплыл на лодочке по реке Яузе и как он впоследствии стал строить военно-морской флот России.Во второй повести рассказана история создания русской «гражданской азбуки» — той самой азбуки, которая служит нам и сегодня для письма, чтения и печатания книг.Третья повесть переносит нас в Царскосельский Лицей, во времена юности поэтов Пушкина и Дельвига, революционеров Пущина и Кюхельбекера и их друзей.Все три повести написаны на широком историческом фоне — здесь и старая Москва, и Полтава, и Гангут, и Украина времён Северной войны, и Царскосельский Лицей в эпоху 1812 года.Вся эта книга на одну тему — о том, как когда-то учились подростки в России, кем они хотели быть, кем стали и как они служили своей Родине.

Георгий Шторм , Джером Сэлинджер , Лев Владимирович Рубинштейн , Мина Уэно , Николай Васильевич Гоголь , Ольга Геттман

Приключения / Приключения для детей и подростков / Путешествия и география / Детская проза / Книги Для Детей / Образование и наука / Детективы / История