– О, я подумывал уехать еще дальше, – ответил он.
Она искоса посмотрела на него.
– Обосноваться в Канаде, может быть, или Штатах, даже в Австралии или Новой Зеландии. Широкие горизонты.
– Но прервать все ваши связи, профессиональные и личные… – Либ подыскивала слова. – Разве это не похоже на маленькую смерть?
– Думаю, эмиграция обычно такова, – кивнул Берн. – Цена новой жизни.
– Хотите услышать загадку? – спросила вдруг Анна.
– Очень хочу, – ответил он.
Девочка повторила загадки про ветер, бумагу и огонь, обращаясь к Либ, только чтобы уточнить одно или два слова. Берн не угадал ни одной и каждый раз, услышав правильный ответ, стучал себя по голове.
Потом он стал проверять Анну на знание голосов птиц. Она правильно определила мелодичные рыдания кроншнепа, а также звук хлопающих крыльев бекаса.
Наконец Анна призналась, что немного устала. Пристально посмотрев на нее, Либ пощупала ее лоб, который, несмотря на солнечный свет и ходьбу, оставался холодным, как камень.
– Хочешь немного отдохнуть перед обратной дорогой? – спросил Берн.
– Да, пожалуйста.
Он снял сюртук, хлопнув фалдами, и расстелил его для девочки на большом плоском камне.
– Садись, – сказала Либ, присев, чтобы разгладить коричневую подкладку, еще теплую от его спины.
Анна опустилась на сюртук и погладила пальцем шелк.
– Я не спущу с тебя глаз, – пообещала Либ девочке.
После чего они с Берном отошли в сторону.
Пройдя несколько шагов, они остановились у полуразрушенной стены. Они стояли достаточно близко друг от друга, и Либ почувствовала тепло, словно пар, исходящее от его плеча.
– Ну и что?
– В каком смысле, миссис Либ? – Его голос был странно напряженным.
– Как вы ее находите?
– Она очаровательна.
Берн говорил очень тихо, и Либ пришлось наклониться, чтобы разобрать слова.
– Не правда ли?
– Очаровательное умирающее дитя.
Либ чуть не задохнулась. Она посмотрела через плечо на Анну – поникшая фигурка, примостившаяся на мужском сюртуке.
– Вы что, слепая? – спросил Берн все так же мягко, словно говорил добрые слова. – Она чахнет прямо у вас на глазах.
– Мистер Берн… – Либ почти лишилась дара речи. – Как, как…
– Пожалуй, дело именно в этом – вы чересчур близко от нее, чтобы понять.
– Как вы можете… Откуда такая уверенность?
– Меня послали изучать голод, когда я был всего лишь на пять лет старше ее, – напомнил он Либ с едва скрываемым раздражением.
– Анна не… У нее округлый живот, – робко возразила Либ.
– Некоторые умирают от голода быстро, другие медленно, – сказал Берн. – Те, кто медленно, распухают, но это всего лишь вода, там ничего нет. – Он не сводил взгляда с зеленого поля. – Эта ковыляющая походка, жуткий пушок на лице. Вы последнее время принюхивались к ее дыханию?
Либ попыталась вспомнить. Ее не учили регистрировать этот показатель.
– Когда организм замыкается на себя, как бы съедает себя, дыхание начинает отдавать уксусом.
Либ посмотрела назад и, увидев, что девочка лежит на камне, сразу подбежала к ней.
– Я не падала в обморок, – повторяла Анна, когда Уильям Берн нес ее домой, укутав своим сюртуком. – Я просто отдыхала.
Глаза у нее были бездонные, как болотные провалы.
У Либ от ужаса сжималось горло. «Очаровательное умирающее дитя». Он прав, черт бы его побрал!
– Впустите меня, – попросил Берн перед входом в хижину. – Можете сказать родителям, что я случайно проходил мимо и пришел на помощь.
– Уходите отсюда!
Она вырвала Анну у него из рук. Только когда Берн свернул в переулок, Либ принюхалась к дыханию девочки. Вот оно: слабый пугающий уксусный дух.
Вечером того дня Либ с тяжелой головой проснулась от стука дождя по крыше. На глаза ей попался белый прямоугольник внизу двери. Сначала она подумала, что это свет, и только когда вылезла из постели, он превратился в лист бумаги. Исписанный от руки, второпях, но без ошибок.