Чудодеи Лук-у-Морья

— Ладно. Обисапс, Лгуг! — клубок затих, и Василиса положила его обратно в карман. Случайно её рука нащупала какой-то предмет. Вытащив его наружу, девушка увидела, что держит в руках шкатулку с выгравированной на крышке золотой звездой.

— Как же я могла забыть! — Василиса открыла крышку и подземный ход озарило яркое пламя. Мгновенно в подземелье стало светло и тепло. Капли подвальной сырости высыхали на стенах буквально на глазах. «Они способны противостоять даже смертельным проклятиям…» — вспомнила Василиса слова академика Баюнова. У перьев жар-птицы волшебная сила такая же, как и у их владельца. Это значит, что, обернувшись в магию пера, можно спокойно гулять по дворцу, не опасаясь быть увиденной.

Странно, почему тогда Жара Абдурахмановна в клетке сидит… Ей же ничего бы не стоило разбить любую магию. «Он забрал у меня жар-птицу…» кричал Шама Хан про академика. Значит, она и раньше почему-то сама не могла улететь. Ладно, выясним это позже. А пока, нужно идти «спасти мир». Никогда раньше Василиса даже предположить не могла, что однажды ей достанется «счастье» избавлять мир от полоумных диктаторов. Звучит пафосно и глупо. Ей всего пятнадцать. И ей страшно. Но страхи к делу не пришьешь. Все остальные либо в клетках, либо окаменели, либо уже на днях попадут в полон к первостатейному психу и мерзавцу. Делать нечего, придется становиться героем и топать подвиг совершать. И желательно, чтобы при его свершении Василису в рассвете лет не прихлопнули, как муху на асфальте.

— «Яицаницюллаг, ацитп-раж», — едва Василиса успела произнести заклинание, как перо на глазах превратилось в тончайшую накидку из невесомой, золотистой ткани. Лиса закуталась в нее, как в легкое воздушное облако, ощутив тепло и резкий прилив сил.

— «Ясйоркто мис-мис», — дверь, ведущая в маленькую нишу, через которую еще несколько часов назад Василиса и Волков прошли навстречу персональным неприятностям, открылась. Лиса высунулась наружу. В полумраке всё так же, без какого-либо намека на присутствие живых людей, плотными рядами стояли бочки. Протиснувшись сквозь них, Василиса выглянула в коридор для прислуги, ведущий напрямую в тронный зал. По коридору шли двое стражников, что-то бурно обсуждая. Решив, что момент истины настал, Василиса шагнула в самую середину прохода. Ничего не произошло. Не взвыла магическая сирена, не замигали сотни разноцветных лампочек, привлекая всеобщее внимание, даже увлеченные разговором стражники прошли мимо нее, как будто её здесь вовсе не существовало. Девушка вздохнула с облегчением. Значит, магия пера работает исправно. Её никто не заметит. Василиса спокойно направилась в сторону тронного зала. По дороге ей пару раз попадались слуги, спешащие в противоположном направлении, но саму её никто не замечал. Через десять минут Василиса подошла к массивным кованным дверям, ведущим в зал. Перед ними стояла очередная пара стражников. Эти были на посту, поэтому не разговаривали, а замерли, вытянувшись по стойке смирно. Мимо них просто так было не пройти, поэтому Василисе пришлось ждать рядом с дверьми целых десять минут, пока по коридору не засеменили слуги с подносами в руках, доверху заваленными едой. Стражники отворили двери, и Василиса прошмыгнула вслед за первым слугой вовнутрь.

С самого первого взгляда тронный зал поражал своим великолепием. Сразу было видно, что Шама Хан обожал зрелищность и показуху. Четыре ряда помпезных колон из редкого в Светлоземье черного оникса, устремившись ввысь, терялись в темноте черного, как безлунная ночь, полукруглого свода. Повсюду горели десятки факелов, освещая каждый скрытый уголок. На мраморных стенах, отделанных золотом и драгоценными камнями, не было ни одного окна, зато повсеместно висели всевозможные портреты самого «великого властителя Ордынского ханства». Василиса вспомнила, что ни разу толком лиходея не видела — он всегда был в черной повязке на лице. С любопытством девушка разглядывала портреты самовлюбленного колдуна. С картин смотрел мужчина средних лет с черными, как смоль, волосами и такими же черными, как два бездонных колодца, глазами. Лицо через всю щеку пересекал темный шрам, придавая его обладателю мрачный, угрюмый вид. Одним словом, Шама Хан на красавца не тянул даже с натяжкой. Но его присутствия повсюду было много, даже слишком много.

— Пожалуй, здесь не менее ста парадных портретов «Величайшего», — подумала Василиса, — и на коне, и на верблюде, и на орле, и на троне, и даже верхом на драконе. Вот откуда в Светлоземье, спрашивается, драконы — уже тысячи лет про них никто не слышал и не видел. Ну явно же, Шама Хан — больной излишним нарциссизмом параноик.