Чудовища, рожденные и созданные

– Ты с ума сошёл? – кричу я. – Ходил на базу? В такое-то время? – Буря стучит внутри черепа. – Когда мятежники повылезали из всех щелей? Что, если тебя кто-нибудь видел? Как ты вообще туда попал, когда мы в чёрном списке?!

– Им пока не до нас.

– Что сделано, то сделано, – добавляет папа.

– Мятежники опасны, – говорит мама, принимая мою сторону. Она смотрит папе в глаза. – Это хуже участия в гонке славы. Мне тебе напомнить?

Папа лишь говорит:

– Благодаря этой опасности я ночую сегодня дома.

– Эмрик, больше так не делай. Не вздумай унижаться перед ковчевниками снова, – говорит мама с категоричностью в голосе. Она идёт за папой. Мне хочется её остановить (знаю, назревает ссора), но какой в этом смысл? Мы получим победное золото и уйдём отсюда через неделю.

Папина добрая воля здесь уже ничего не решает.

– Ну и дурак же ты, – выдыхаю я. – И о чём только думал? Это опасно, Эмрик. Ты всегда держался от них подальше. Что изменилось? И что ещё за собрание? Откуда тебе известно о таких вещах? – Молчание. – Что, если кто-нибудь из мятежников заметит, что ты нарушил запрет, и решит сделать тебя следующим съёмщиком, который оплачивает их расходы? – Разрушенные дома, разграбленные лавки, раздробленные кости. Мятежники не испытывают братских чувств к съёмщикам, которые не выполняют их требования. В особенности к отступникам вроде Охотников.

– Мятежники меня не тронут, – говорит Эмрик побеждённо. Даже ветер вокруг него тоскливо стихает. – Меня послала туда Крейн.

К утру синяки на теле приобрели ярко-фиолетовый оттенок. Всё болит. Но не настолько, чтобы помешать тренировке. И я посвящу ей каждую минуту бодрствования. Мне и так придётся пожертвовать драгоценными вечерними часами, чтобы посетить послегоночное сборище: первое празднование. Но не пойти нельзя.

Это мой вечер. Никто его у меня не отнимет.

Златошторм несётся вдоль берега. Я крепче сжимаю поводья. Раптор всё ещё может быть здесь – зализывает раны, ждёт, когда допущу ошибку. Мне не хочется проверять миф о том, что их зубы способны прорезать чёрный камень острова.

Тем не менее поводья – большее, на что я готова пойти, чтобы заставить Златошторм слушаться. Никаких хлыстов или посохов. Не то чтобы они нужны мне в данный момент. Одна ночь в конюшне, и вот уже марилениха не желает стоять на месте ни секунды. Мчится вперёд, таща колесницу. Пасть открыта, будто Златошторм хочет проглотить ветер и весь мир. Мы пробираемся по песку, петляя зигзагами и старательно избегая воды, чтобы намокнуть как можно меньше. Где-то перешагиваем через каменные арки, где-то проходим под ними. Чувствую, как её тело привыкает к препятствиям, а моё – к движущейся повозке. Во время продаж я всегда рекомендую земельщикам не прибегать к физическим наказаниям, а те всегда пропускают мой совет мимо ушей, но он действительно работает. Златошторм обожает бегать на перегонки с ветром.

Мы делаем пять полных кругов по пляжу, от одного края до другого, затем возвращаемся на берег, спускаясь с утёса.

Колесница предательски грохочет, получив серьёзные повреждения в первой гонке. Мы с Эмриком этим утром подлатали её кусками кожи. Это всё, что на данный момент можно сделать. Мне не раздобыть ни заргинин с базы, чтобы её починить, ни новую повозку. После того как Эмрик отдал монеты аптекарю, лучше держаться в стороне не только от базы, но и от той части проспекта вообще.

Это всё равно что войти в пасть козерога. Может, гигантское создание поленится стиснуть челюсти, а может, размозжит мне череп.

Мы ныряем в проход, ведущий наверх к пляжу, и я замечаю кого-то.

Крейн.

Ветер усиливается, беспокоя океан и заглушая слова, которые Крейн выкрикивает. Златошторм визжит, короткие передние конечности вдруг напрягаются. Она резко взмахивает хвостовым плавником, и мы кренимся.

– Соберись! – рычу я.

Потому что не хочу видеть Крейн. Не хочу знать, какие слова у меня могут вырваться, ведь из-за неё брат оказался в опасности.

Так что вместо ещё одного круга мы делаем десять.

Два часа спустя даже Златошторм начинает верещать, так что я натягиваю поводья и останавливаюсь. Остров празднует. Ряды ларьков тянутся вдоль ближайших к Террафорту пляжей, которые козерог всегда патрулирует на случай, если море выплюнет раптора-другого. Само собой, туристы толпятся у прилавков с лентами и бенгальскими огнями, и повсюду витает аромат приправленной специями рыбы.

У меня урчит в животе. А затем я замечаю Крейн снова. Она спускается с утёса, безрассудно спрыгивая с камня на камень. Приходится сдерживаться, чтобы не начать выкрикивать подсказки.

Зачем она прождала всё это время? Не могла сдаться и пойти домой?

Крейн выпрямляется на земле и хмуро глядит на меня. Наверное, я не столько похожа на человека, прошедшего первый тур гонки славы, сколько на тело, вынесенное в сточные воды бедняцкого квартала съёмщиков.

– Корал, – говорит она. – В чём дело? Я заглянула к тебе, и мне сказали, что ты здесь с раннего утра. Пятое место ничего не значит. Очерёдность неважна в первых двух гонках. Это всего лишь отборочные этапы.