Карун поднял голову и уставился на жреца, не сводя с него взволнованных глаз. Тот продолжал всё тем же размеренным голосом:
— Прямо сейчас тебе следует отдать приказ всей твоей челяди покинуть твой дом и твою усадьбу. Хотя бы до завтрашнего вечера, мы всё успеем. Пусть уйдут все — слуги из дома, из сада, из конюшни, даже охрана. Ведь они, кажется, ещё не поставлены в известность о происшедшем, не так ли?
— Нет, — ответил за князя Тафин, — о рождённом чудовище знает только сам хозяин, я, да ещё та акушерка, но я не уверен, что она не повредилась рассудком от увиденного.
— Мои люди позаботятся, чтобы акушерка молчала, — пообещал Шандрок. — Ты, кажется, преданный слуга и можешь остаться, нам понадобится твоя помощь, — кивнул он Тафину. — Об этом узнают ещё только несколько человек, которые нам необходимы в деле, но и они будут молчать. Это будут два плотника, они принесут доски, дрова и сами сколотят ритуальный домик в глубине сада, подальше от посторонних глаз. И ещё два моих проверенных жреца, который и помогут мне совершить обряд очищения. Всё пройдёт в великой тайне. Никто не будет даже знать, что мы явились в твой сад — так мы запутаем следы.
Когда Ялли услышала о ритуальном домике из досок, страшная догадка пронзила её мозг.
— Вы хотите меня сжечь? — с ужасом проговорила она. — И моего ребёнка?
Карун передёрнулся всем телом, а Шандрок, игнорируя вопрос Ялли и даже не глядя на неё, как ни в чём не бывало, говорил дальше:
— Обряд лучше сделать ночью. Днём всё-таки больше может оказаться любопытных, желающих пробраться в княжескую усадьбу и быть свидетелем того, что мы хотим скрыть. А ведь мы хотим, верно, князь?
Карун не отвечал: его затрясло, как в лихорадке.
— Или ты предпочитаешь огласку? — спросил жрец. — Чтобы я передал это дело в суд, а суд дело публичное, значит, чуть ли не вся Фаранака узнает о том, что жена князя Шабоны оказалась с кровью демона и родила демонское отродье? Ты не хочешь утаить этот позор?
— Хозяин, соглашайся! — прошипел на ухо Каруну Тафин. — Подумай о своей чести!
— Я… Я должен согласиться, чтобы Ялли сожгли? — у Каруна от волнения застучали зубы.
— Да её всё равно сожгут теперь, хоть через суд, хоть без суда! — не унимался Тафин. — Она же нечиста!
Ялли пребывала в состоянии кошмара, не веря, что это происходит с ней. Её хотят сжечь?! Это ей, а не кому-нибудь угрожает такая страшная кончина?
Прежде от сильного страха она теряла сознание, но неожиданно в ней открылся скрытый резерв внутренних сил и она поняла, что должна спасаться, используя для этого всё, что может. Она поднялась к табуретки, подбежала к Каруну и положила похолодевшие ладони на его скрещенные руки:
— Карун, Карун, не слушай их! Вспомни, ведь я твоя жена, ты же любил меня с самого детства! Неужели ты позволишь им сжечь меня, твою Ялли? Ты же князь, на твоей стороне сила, тебе подчиняются воины! Неужели какая-то горстка жрецов может указывать тебе, как поступить с твоей женой? Разве ты не защитишь меня?
Карун молчал, глядя на неё печальными страдающими глазами. В Ялли всё больше пробуждался боец, готовый защищать не только собственную жизнь, но и своё потомство и для этого не брезгующий ничем, даже самой отъявленной ложью.
— Карун, ведь этот ребёнок, как бы он ни выглядел — твоя плоть и кровь! — она прямо смотрела мужу в глаза самым невинным взглядом. — Это твой сын, Карун! Ты и его сожжёшь, да? Но разве может отец сжечь своего родного сына?
Но муж был по-прежнему безмолвен — казалось, он умер живьём. В отчаянии Ялли пустила в ход третий аргумент, который считала самым сильным:
— Ты любил меня, но ведь я тоже всегда любила тебя! Ты согласишься на смерть женщины, которая подарила тебе взаимную любовь? Карун, вспомни, вспомни прошлое, вспомни нашу любовь, наши прогулки по саду, как ты держал меня за руку, как нам было хорошо! — последние слова она прокричала со слёзным надрывом.
Ей показалось, что Карун дрогнул, в глазах его мелькнули искры тепла и жалости, но Тафин протиснулся между им и ею:
— Хозяин, помни о долге и чести перед Фаранакой! — жёстко проговорил он, бесцеремонно оттесняя хозяина к двери и отстраняя Ялли, свою недавнюю хозяйку в глубину комнаты. Ялли попыталась его оттолкнуть и снова броситься к мужу, умолять о милости, но Тафин загораживал ей путь. Карун, не в силах выдерживать всё это, покинул спальню жены, Шандрок последовал за ним. Последним вышел из спальной Тафин, которого Ялли в бешенстве колотила по чём ни попадя, и не забыл запереть за собой дверь, взяв у хозяина ключ — чтобы преступница не сбежала.
Ялли забила кулаками в дверь, выкрикивая имя мужа.