Чумщск. Боженька из машины

– Брат Семен, сделай одолжение, натри мне туфель, – приказал Вонлярлярский, недоверчиво поглядывая на свою обувь. – Где-то здесь обреталась тряпица… Хотя нет, к черту! Посреди этой вековечной пыли никто не обращает внимания на чистоту обуви, – здесь граф раскланялся с Ободняковыми и коротко, без улыбки, сказал: – Адью. Было весьма приятно.

– Так как же насчет нашего уговору? – вскочив, с волнением спросил Крашеный. – Поймите, это вопрос чести. Прошу войти в положение и не отказывать нам в сем скромном жесте благодарности с нашей стороны.

Барин приложил руку к сердцу и чуть поклонился.

– Премного благодарен, – расплывчато отрекомендовался он и с этими словами вышел вон из помещения.

Оставшись одни наедине с Сенькой, Ободняковы некоторое время пребывали в растерянном состоянии, из которого их вскоре Сенька и вывел. Не тушуясь, даже с некоторым нажимом, он поначалу вновь припомнил господам, что барин немного не в себе от сложившейся материальной нужды, посему разговаривать с ним о конкретных делах бесполезно, а затем весьма деловито разъяснил Ободняковым когда и при каких условиях следует передать Вонлярлярскому деньги, необходимые, дабы выкарабкаться из долговой ямы. Успокоившись и сделав вследствие важности момента (ведь они способствовали тому, чтобы Вонлярлярский, как выразился Сенька, «вновь обрел ранее поруганное имя и покончил с позорным настоящим») степенный вид, Ободняковы выкурили по папироске и вскоре с лобызаньями и крепкими объятьями были через задний ход дома препровождены своим спасителем за пределы графской усадьбы.

– А ведь он и взаправду несколько подернутый флёром безумия, – с горечью заметил Крашеный, как только друзья остались одни в давешнем заросшем лопухами проулке. – Еще бы! – он сентиментально вздохнул. – Столько тягот, непомерных такой горделивой натуре. Но он, вне сомнений, честен! – воскликнул Крашеный таким тоном, как будто его коллега просил об этом непременных доказательств. – Он честен! С этим я даже готов биться об заклад.

– Честен, – как бы про себя произнес Усатый, вертя в руках подаренную Вонлярлярским географическую трубу, а затем в сердцах воскликнул, глядя в небо: – О Господи, как много подобных ему рассеяно по свету, и из-за этой гадости, которая называется честью, они терпят столько мук, сколько не претерпели бы во имя Твое!

– Мда, – чуть испуганно согласился Крашеный, и на этом беседа была исчерпана.

Выйдя из проулка на улицу, господа принялись высматривать Трифона, однако тот шатался черт знает где. Нечего делать: посокрушавшись, повсплескивая руками, и посетовав на пыльную дорогу, артисты уже было решились идти пешком, как вдруг откуда-то из придорожных кустов, треща сучьями, вынырнула огромная фигура. Незнакомый широкоплечий детина в измаранном бурой кровью мясницком фартуке, пьяно покачиваясь, шел прямо на Ободняковых. В руках он сжимал толстенную дубину.

– Стоять! – рявкнул детина и артисты, похолодев, признали голос хозяина дома, в котором проживал Вонлярлярский. – Думал обманешь?! Я всё наскрозь вижу, гидра!

– Нет, нет! – дрожащим голосом воскликнул Усатый. – Мы не те, за кого вы нас берете! Совершенно не те!

Крашеный при этом просто кивал, не в силах вымолвить ни слова.

Артистам бы припустить во всю прыть бегом по улице – вряд ли грузный и качающийся из стороны в сторону хозяин дома Вонлярлярского сумел бы их догнать, однако страх отчего-то сбил обоих друзей вбок, к старому забору, где уж совсем не было никакой возможности для манёвра.

– От меня не уйдешь! – надвигаясь и поглядывая маленькими свиными глазенками на Ободняковых, рычал детина. – Спутались, значит, с этим нищенкой! Вот и вернете мне всё до копейки! – он занес над головою свою сучковатую дубину.

Ободняковы, мысленно попрощавшись со всем дорогим, что у них было в жизни, вжимались в старый забор и озирались в поисках помощи. И вот она пришла – откуда-то раздался пронзительный свисток городового и из-за угла появились два человека в полицейских мундирах.

– А ну оставь! – кричал один, прихрамывая на ногу. – А ну не балуй!

Однако, ни много ли невообразимых событий для одной главы? Предохраняя тонкие чувства наших читателей, возьмем на себя смелость заявить: здесь нам уместней вобрать в легкие свежего воздуха и вернуться к артистам чуть позже.

VIII