Чувство Магдалины

Наплакалась, незаметно для себя уснула. И спала до утра, пока не услышала, как в сумке, небрежно брошенной на кресло, надрывается вызовом телефон.

Встала, ответила на звонок. Сразу и не поняла, что звонит Антон – слишком голос у него был тихим, с нотками удивленного надрыва:

– Машенька, хорошо, что ты ответила… А я ни до кого дозвониться не могу…

– Что? Что случилось, Антон? Ты откуда звонишь?

– Из Праги… Мы с Ольгой были в Праге… Должны были вылететь сегодня…

– И что? Почему не вылетели?

– Ольга умерла, Маша.

– Как – умерла? Боже мой, Антон! Как это – умерла?!

– Я и сам ничего не понимаю, Маш. С вечера было все в порядке, она ни на что не жаловалась, мы спать легли… А утром… Утром я не смог ее разбудить… Врач сказал, что тромб оторвался… Во сне… Сейчас проведут вскрытие, подготовят все бумаги для транспортировки тела. Сегодня, думаю, все успеют. Завтра я ее привезу, послезавтра будем хоронить. Да, думаю, они сегодня успеют. Но как же так, а?

Голос у Антона был хоть и горестным, но в то же время удивленным, и даже с нотками возмущения, будто он был отчаянно недоволен, что никто не может ответить на такой простой вопрос – как же так?

Но что ему ответишь? Смирись, мол? Да, вот так случилось, надо принять? Но как человек может смириться, если ему непонятно – как же так?! Не болела, не жаловалась ни на что, с вечера спать легла… А утром не проснулась, и все. Как же так-то? Как же так?!

Пока Маша кудахтала что-то невразумительное в трубку, похожее на это многократно повторяющееся «как же так», Антон немного собрался с мыслями, проговорил безжизненным сухим голосом:

– Хорошо, что я до тебя дозвонился, Маш. Ты скажи всем, ладно? Предупреди. А Платон где? У него телефон отключен. Почему у него все время отключен телефон, Маш? Ты скажи ему, чтобы не отключал!

– Антон… Я не знаю, где сейчас Платон и что он делает. Но знаю, что он всегда выключает телефон, когда идет судебное заседание.

– А, понятно… Ну да, как я сам не догадался… А когда он освободится, не знаешь?

– Нет, не знаю. Мы же с ним… В общем, к нему Вика вернулась. И мы…

– Ах, вот оно что! А как же ты? Ведь Лео тебя не простит… Он очень болезненно воспринял твой… Твое… Твой поступок… Что будет с тобой, Маш?

– Я не знаю еще, – ответила Маша. – С мыслями пока не собралась. Но это не важно, Антон. Мы не о том говорим сейчас…

– Да, не о том. Я вообще не понимаю, если честно, о чем мы сейчас говорим. О чем вообще можно говорить, когда… Я даже не знаю, что делать, кому надо звонить. Я уже ничего не соображаю…

– Возьми себя в руки, Антон. Я сама обязательно всем позвоню и все скажу, обещаю тебе. Ты держись, ладно? Когда ты прилетаешь? Хочешь, я тебя в аэропорту встречу? Вдруг больше никто не сможет тебя встретить?

– Спасибо, Машенька. Спасибо, милая. О, а вот и мама мне на вторую линию звонит, извини… Я потом тебе перезвоню, хорошо?

– Обязательно звони, Антон! И держись…

Маша нажала на кнопку отбоя и опустила руки, чувствуя во всем теле смертельную слабость, будто разговор с Антоном отнял у нее все силы. А может, не он отнял, может, сама отдала. Говорят, энергия искреннего сочувствия имеет свойство телепортироваться через любые расстояния, чтобы перенести физические силы сочувствующего к тому, кому они в данный момент более необходимы…

Потом ей позвонила Татьяна и долго сокрушалась горестной новостью, и так же, как Антон, задавала этот короткий вопрос – как же так, Машенька? Как же так? Маше даже пришлось перебить ее и задать вопрос более конкретный:

– Вы приедете на похороны, Татьяна?

– Да, я приеду, это даже не обсуждается, что ты… Ольга мне как родная была… А вот Лео вряд ли сможет приехать, у него открытие новой выставки через два дня. И вообще, он уже не в Хьюстоне, а в другом городе. Понимаешь, нельзя галерейщиков подводить, это может иметь последствия. Большие неустойки и все такое. Впрочем, чего я тебе объясняю что-то про Лео? Тебе ведь уже неинтересно все, что с ним происходит… Тебе теперь интереснее, как у Платона дела идут.

Маша хотела перебить ее и рассказать все как есть, но потом подумала – зачем? Не время сейчас для таких разговоров и объяснений. Прилетит – сама все увидит, сама все поймет. А Татьяна тем временем продолжила:

– И тем не менее, Машенька, я тебя очень прошу… Антон раньше меня прилетит, и вы с Платоном не оставляйте его одного, хорошо? Я понимаю, что Платон весь в делах и не может их бросить, но ведь у тебя больше времени, правда? Нельзя, чтобы Антон хотя бы минуту оставался в одиночестве. Он такой ранимый. С виду жесткий и насмешливый, а внутри… У него же психика, словно папиросная бумага! Ольга как-то умела быть ему незаметной опорой, а теперь… Боже, что с ним будет теперь! В любую минуту может сорваться и… бог знает, что натворить! Он так любил Ольгу, боже мой, так любил! Машенька, я очень прошу тебя, не оставляйте с Платоном его одного, пожалуйста! Пока я не прилечу!

– Хорошо, Татьяна, хорошо… Я обязательно… – принялась уверять ее Маша. – То есть мы, да… Не волнуйтесь…