Дом общается со мной через часы. Я такая же, как Ди, такая же, как мама. Просто выросла среди мертвых многоэтажек и не заметила, как оглохла.
Изо дня в день я проклинаю ноутбук. Подавляю желание раздолбать его до консистенции гречневой каши и утопить в море. Сколько бы я ни сидела перед ним, сколько бы ни щелкала по клавиатуре — тщетно.
Самое страшное — это когда писатель заканчивается вместе с пастой в ручке. Мне нечего сказать. Я потратила все мысли. Отдала их домам, сама того не подозревая. Глупая… Думала, заключу поселок в книгу, но на самом деле он заключил меня.
На четвертый день без слов я решаюсь. Если я и правда чокнулась, хуже уже не будет.
Я хватаю Облако и выныриваю из комнаты. На часах — семь утра. «Свежесть» проглотила всех и дремлет. Даже Темыча не видно.
Я кутаюсь в кофту. Ветер причесывает деревья с такой силой, будто мечтает унести их с собой. А я мчусь к моему дому.
Облако бьет меня хвостом по лодыжке. Догадывается.
Ночью был дождь. Я шлепаю по грязи, как по скользкому языку. Это обгоревший монстр его высунул, чтобы побыстрее добраться до нас с котом.
Покореженные ворота машут мне, холм обнимает тенью. Холод обжигает кожу и впитывается, как ядовитый крем, спешит в гости к подрывнику.
Тик-так. Тик-так.
Стук-стук. Стук-стук.
Здравствуй, друг. В какой комнате я играла с Облаком? В какой пряталась под кроватью?
Пламя замуровало мое прошлое, и лишь тиканье стелется мхом по кирпичу. А еще… Что-то дикое. Скрип. Робкий, но разумный. Это голос живого существа.
Ди была права.
Я отгоняю паршивые мысли и погружаюсь в полумрак дома. Прислоняюсь ухом к влажному кирпичу.
Его зовут Ворон. Я… услышала.
Имя превращается в цепочку и обматывает мою шею. Я ощущаю себя обычной вещью — картиной, фотографией, заржавевшим граммофоном, поцарапанной пластинкой, камешком. Мы связаны с Вороном. Я пропитана им, а он пропитан мной. У нас общие легкие, общее сердце, общие нейроны. Вот, почему подрывник не давал мне покоя. Он ждал, когда я очнусь.
А я продолжала прятаться под кроватью, несмотря на то, что той самой кровати давно нет.
Я обнимаю Облако крепче.
Ворон что-то шепчет. Что-то важное. Я узнаю сиплый тембр и интонации, мягкие и густые, как жидкая карамель. Прошлое проходит через поры тонкими нитями, и я молюсь небесам, чтобы они не оборвались.
Дом говорит неразборчиво. Или я оглохла, чересчур долго блуждая там, где тикает только будильник.
— Я скучала.
Тишина.
Поздравляю, Аня. Ты треплешься со своей тенью в заброшенном доме.
Я прикрываю глаза. Нет, Ворон здесь. У нас же общее сердце, и оно барабанит виртуознее любого рок-музыканта.
— Подросла немного, да? И… Представляешь, книжки начала писать.
Если бы Рита меня увидела, точно бы вызвала скорую. Да я и сама сомневаюсь, что обойдусь без смирительной рубашки.
Радует одно: полотенца нигде нет.
Я сажу Облако на подоконник. В заброшенном доме, в пыли и плесени, кот выглядит как свой. Он подружится с поломанным граммофоном и золотыми цепочками, оплетающими пол вместо паутины. Чьи-то дары взамен на чьи-то мечты. Если бы я была туристом, удивилась бы, почему украшения до сих пор не уворовали, но… Турист из меня плохой. И я клянусь, живые стены защищают лучше самых надежных замков.
— Мне не о чем писать, — заявляю я громко и четко. — Нет, не так. Я не могу писать.
Или просто, я умерла.
Тысячи моих клонов произносят то же самое в соседних комнатах.
— Я дарю тебе Облако. Ты… рад?
Ничего не меняется: Ворон не рушится, не выгоняет меня, не кричит. Даже не скрипит. Лишь бойкое «тик-так» никогда не заглохнет.
Я поднимаюсь на второй этаж. Мне хочется найти осколки посуды, лоскуток маминого платья, корешок старой книги, воссоздать из пепла частичку сгоревшего мира. Но в доме пусто, если не считать покореженной плиты, полуразрушенного балкона и кровати, больше похожей на ежа из-за пружин и железок.
Что, если я пряталась под ней?
Когда в каком-нибудь фильме герой вспоминает, кем был, на экране тут же вспыхивают флешбэки. И если моя жизнь — кинолента, я отыщу режиссера и заставлю его включить этот проклятый видеоряд. Но пока я не добуду доказательства, мне придется исполнять роль зрителя. Роль внезапно уволенной актрисы.
Нет, бесполезно.
Я прощаюсь с Вороном, в последний раз глажу Облако и возвращаюсь в поселок. Потеплело — я снимаю кофту.
Возле «Свежести» я натыкаюсь на Илону, которая, наоборот, ежится и укутывается в плед.
— Пройдемся? — закусывает губу она. — Давай на «ты», ладно? Надоело «выкать»… Где была?
Мы идем по узенькой тропке в сторону моря. Илона — впереди.
— Гуляла.
— В заброшке?
Я не отвечаю — ее любопытство раздражает сильнее молчания Ворона — и сую руки в карманы. За забором шумят волны, только теперь они не шепчут мне истории. Магия моря еще спит, но одно я знаю твердо: при пищевых отравлениях нужно принимать активированный уголь. При других — добро пожаловать в сожженные дома.
Илона резко притормаживает. Я врезаюсь в нее и морщусь:
— Что-то не так?