В голове кино: слоновий мяч летит не в ворота, а по белому крестику на оранжевой вывеске аптеки; сшибает рекламный щит; укладывает деревья, как полынные прошлогодние ветки; гнёт горбатый светофор; рассыпает, словно кегли, фонари; разбивает за раз три оконных стекла; пускает трещины по давно треснувшему асфальту; ломает крыши и стены домов. И дома́ стоят, как разобранный конструктор, в который не доиграли.
Что-то там, на-на-на,
Забыла снова…
Здесь будет правильнее
— Но ты не бойся, детка, мяч нас здесь не достанет. Это крепкое мячеубежище.
Мощное, добротное, построенное на века, здесь километры и километры!
Мама прижала голову Ули к себе, зажала ей уши. Бах! Бах! Теперь скорее не слышалось, а чувствовалось телом: качает, гремит.
Как только тишина продержалась дольше тридцати минут, Уля обессиленно уснула. И снилось ей, как слон, огромный, серый, машет ушами и махает хвостом, поднимает, обнимая хоботом, футбольный мяч, подкидывает переднюю ногу и бьёт. А мяч лопается в воздухе, как мыльный пузырь, никуда не летит.
Утром Уля спросила у деда Степана:
— А долго играют в футбол?
— В обычный — недолго. Меньше двух часов. Матч девяносто минут. Но слоны большие, и время игры у них дольше. Как наиграются…
Папа Ули обычно досматривал матч за вечер. Но слоны были большие, всё у них было иначе; наверное, им нужно было иногда отдыхать, чтобы продолжить.
— Слон бухой! — подняла рисунок сидящая за столом Аничка. На рисунке почему-то зелёный слон крутил обруч. Её мама кивнула, да, доня, слон большой, большой.
Зелёного слона прицепили изолентой к стене. Рядом с ним повесили треугольник с кружочками «баляски», «васиньки» и следующие, следующие рисунки. Через пару недель большой кусок стены скрылся за белой бумагой и цветными линиями, как у Ули дома, как у Анички в садике.
Старались продолжить жить жизнь, а не просто пережидать, когда можно будет вернуться к жизни.
Первым праздником после прихода Ули и мамы в мячеубежище стал день рождения Евгения, крепкого, лысоватого дядьки с усами, как у моржа. Ему исполнялось сорок шесть лет. Все местные жители воодушевились. Собрали общий стол: наварили на всех тушёнку с гречневой кашей, притащили сладости из буфета дальнего корпуса.
— Автоматный сок, — попросила Аничка, подойдя к столу. Все переглянулись.
— Томатного сока нет, доча. — Улыбчивая женщина подняла Аничку к себе на колени и дала кружку с водой.
Потом ей и Уле дали бумагу и карандаши, попросили нарисовать Евгению поздравительный плакат. Девочки изобразили букет цветов. Ещё имениннику вручили в подарок одеколон — кто-то, собирая вещи, взял этот флакон с собой в бомбоубежище. Но Евгений отдал флакон девочкам: играться с бутылочкой цветной пахучей воды. Её запах напоминал Уле о папином шампуне.
Девочки играли и бегали вокруг, но разговоры слышали.
Евгений рассказал, как думал, что увозит семью из дома «максимум на неделю», был уверен, что «всё это» не затянется надолго. Семью он поселил внизу, а сам вместе с коллегами пошел консервировать цех, где проработал четыре года: обесточивать оборудование, по приказу свыше выключать свет в помещениях, чтобы они не просматривались с улицы.
Многие поступили так же: спрятали в этом подземном многоэтажном городе еду и воду, очистили от мусора тоннели. А недавно — оббежали дома коллег, помогли семьям добраться до укрытий.
И только над гречкой в третий раз начали кричать хором: «С днём рождения!», наверху снова загрохотало. С кухни вернулась пожилая женщина в синем халате, она пекла на десерт пышки. После удара сковородка в её руках наполнилась штукатуркой. Пышек так и не поели.
Сидели молча, посматривали вверх.
Уля снова думала — как так слоны играют в футбол? Есть ли на слоновьих командах форма? Может, у них просто покрашены разными цветами бока? В детских книгах животные часто носят одежду, так может и там, на поверхности, часть слонов бегает в жёлтых шортах и футболках, а вторая — в красных? Кто же сшил им всё такое большое? Кто сшил для слоновьего футбола огромный мяч?
— Это «щёчкой», — подмигнул в полумраке дед Степан.
Зачем, думалось, слоны играют в эту разрушающую игру? За кого, для кого? Где родители этих животных?
И тут же полностью погас свет.
Свет в подземном спортивном зале с тех пор погасал часто. Первые недели Уля пугалась обрушения тьмы, но потом привыкла. Ко всему окружающему привыкла.
Темнота не пугала её больше ни днём, ни ночью. Проснувшись, она не будила маму, лежала без страха, чувствуя лишь сухость во рту и тонкую головную боль. У неё никогда раньше не болела голова; казалось, такое бывает только у взрослых.
Если наверху останавливалась игра, Уля прислушивалась к голосам.
Часто узнавала голос улыбчивой женщины. Та рассказывала своей соседке, которая походила внешне на жирафиху, про дочку, Аничку: