Трубников. В другую комнату?
Марья Трофимовна. Там теперь прямо двор. Бомбой как отрезало. Стена наружу.
Трубников. Чуть не заблудился у вас во дворе.
Марья Трофимовна. Давно не были.
Трубников
Марья Трофимовна
Трубников. Нет, спасибо. Пока машину вызывал, целый час провозился, опоздал.
Ольга Александровна. Да, ты опоздал.
Трубников. Что?
Ольга Александровна. Я говорю: да, ты опоздал. Я все рассказала. И мы здесь сидели и думали, как нам дальше поступать.
Трубников
Ольга Александровна. Как исправить то, что ты сделал.
Трубников
Ольга Александровна. Нет, мы продолжим его сейчас, здесь.
Трубников. К сожалению, здесь он начался в мое отсутствие, пусть в мое отсутствие и продолжается.
Ольга Александровна. Напрасно ты уходишь. Если мы не продолжим его сегодня здесь, мы его продолжим завтра в институте.
Трубников
Марья Трофимовна. Может, все-таки чаю, Сергей Александрович?
Трубников. Оставьте меня с чаем! Я слушаю.
Ольга Александровна. Мы с тобой каждый день говорили о наших микробах и о наших прививках, но сегодня я поняла: мы с тобой уже двадцать лет не говорили о наших взглядах на жизнь. Я боюсь, что нас ждут большие неожиданности — и тебя и меня.
Трубников. А если все-таки об этом не при посторонних?
Ольга Александровна. Мы сидим с тобой у людей, с которыми мы, двое, проработали всю свою жизнь. Они нам не посторонние.
Трубников. Хорошо. Я слушаю.
Ольга Александровна. Мне очень жаль, что здесь нет Григория Ивановича: он бы это сказал тебе, конечно, в десять раз лучше, чем я. Но скажу я. Ты поступил так, как не может и не должен поступать коммунист.
Трубников. В данном случае вопрос касается не моей партийной принадлежности, а моих научных трудов, не говоря уже о том, что ты не секретарь парткома, и я сейчас сижу не на партбюро.
Ольга Александровна. Да, мне жаль, что здесь нет Григория Ивановича. Но мне кажется, что именно сейчас, когда Григорий Иванович сидит там, заразив себя чумой, тебе должно быть особенно стыдно за то, что ты сделал! Сейчас, когда ты здесь, он там, а работа нашего института по дороге в Америку.
Трубников
Саватеев
Трубников. Например?
Саватеев. Вы напрасно не посоветовались со мной, когда сначала отправили за границу вашу книгу, а потом отдали и технологию.
Трубников
Саватеев. А почему? Я же работаю с вами двадцать шесть лет. Вы же сами меня называли своей «морской свинкой», своими «руками». Хорошо, пусть свинкой, пусть руками, но без рук-то ничего нельзя сделать: не без моих, так без других. Скажите мне, в вашей книге, в технологии, во всем, что вы делали, есть хоть какая-нибудь доля моей работы? Хоть сотая?
Есть или нет? Ответьте мне.
Трубников. Есть.
Саватеев. Я поседел рядом с вами. Так как же вы не спросили меня, позволю ли я отдать эту свою сотую долю, долю, которую никакой силой, никакой химией не выделить из вашей работы? А я не позволю. Да что я о себе! А институт? Нас триста человек. Верните сначала нам наши три тысячи лет, которые мы потратили за десять лет этой работы. А потом мы еще все-таки подумаем, есть ли у вас право решать без нас.
Марья Трофимовна
Саватеев. Об этом я уж и не говорю.
Марья Трофимовна. А ты говори!
Трубников. Вы сказали все, что хотели мне сказать?