Лена.
Да, судя по тому, что мне удалось видеть, вы правы. Может быть, в Америке…Иванов.
В Америке? Не бывал. Не знаю. Будем судить по результатам.Лена.
Очень часто больше тщательности, чем размаха.Иванов.
И случается, что больше рекламных проспектов, чем научных трудов?Лена.
Случается, и так.Иванов.
Вот вы поподробнее, по-семейному расскажите об этом Сергею Александровичу, а то он все тяготится нашей провинциальной жизнью. Хочет в большой мир, куда-нибудь в Люксембург съездить, мировую науку посмотреть. Эх, если бы вы только знали, как одновременно я и люблю, и ненавижу вашего отца, как мне десять раз в день попеременно то хочется расцеловать его, то избить!.. Меня держит здесь только мысль, что я как акушерка присутствую при рождении блистательного открытия. Но как только мы вытащим щипцами этого трудного ребенка, я немедленно сбегу от всех вас.Лена.
Куда?Иванов.
Обратно, в свои пустыни, к своим грызунам. Сегодня ночью мне приснились пески у Иссык-Куля, те самые, в которых мы с вами были. Желтые, как желток, а над ними небо синее, как опрокинутое море. А когда начинается весна, я вообще с ума схожу.Ольга Александровна
Лена.
Тетя Оля, я тебя никогда еще не видела такой.Ольга Александровна.
Ничего, теперь будешь видеть.Иванов
Лена.
Сам срубил, приторочил на спину, и сам вез на лыжах двенадцать километров!Ольга Александровна.
Спасибо, милый Федор Федорович!Иванов.
А во-вторых, разрешите…Ольга Александровна
Иванов.
Вы же знаете, меня нельзя не пустить. Ну, дайте вашу руку!Лена.
А знаешь, тетя Оля, что мне сейчас вдруг пришло в голову?Ольга Александровна.
Что?Лена.
Федор Федорович так внезапно и так… грустно ушел… Ты ему никогда не нравилась?Ольга Александровна.
Как тебе сказать?.. Двадцать три года назад, когда мне было семнадцать, а ему тридцать один, он неудачно объяснился мне в любви. Но это было так давно. У него жена, дети-студенты…Лена.
А потом никогда?Ольга Александровна.
Ты плохо знаешь людей, Лена. Такие люди, как Федор Федорович, никогда не объясняются в любви по два раза.Лена.
Где отец?Ольга Александровна.
Он поехал на междугороднюю станцию.Лена.
Зачем? Звонить Окуневу?Ольга Александровна.
Да, Окуневу. Откуда ты знаешь это?Лена.
Я все знаю.Ольга Александровна.
Он решил не говорить тебе и потребовал того же от меня…Лена.
А сегодня ночью сам вдруг поднял меня с постели и рассказал все. Он волновался, что нет ответа на все четыре телеграммы, и ночью поехал на междугороднюю звонить Окуневу. Но не дозвонился.Ольга Александровна.
Что ты обо всем этом думаешь?Лена.
Ночью он был так взволнован и одновременно и зол и несчастен, что мне в первую минуту стало жаль его. Но сегодня я думала весь день, и здесь, конечно, нет места для жалости. Если странное молчание Окунева сегодня не кончится, завтра надо принимать меры. Может быть, ехать.Ну?
Трубников.
Не дозвонился. Телефон молчит, как проклятый. Буду опять звонить ночью. Я заказал разговор сюда. Не понимаю, что с ним там случилось?Ольга Александровна.
Сережа, прилетел Андрей Ильич.Трубников.
Где он?Ольга Александровна.
Ел, мылся с дороги, сейчас переодевается. Ты должен сейчас же посоветоваться с ним, как быть дальше.Трубников.
А ты ему еще не говорила?Ольга Александровна.
Нет.Трубников.
Ну и не говори пока.Ольга Александровна.
То есть как не говорить?Трубников.
Отложи этот разговор до завтра. Я убежден, что сегодня ночью дозвонюсь, все разрешится к вашему общему удовольствию, и тогда — пожалуйста. А если ты ему скажешь сейчас, то он немедленно начнет распиливать меня на шестнадцать частей.Ольга Александровна.
А почему ты боишься говорить с ним об этом? Ты же до сих пор считаешь, что только поддаешься нашим предрассудкам, а морально прав ты. Так воюй с открытым забралом!