Читаем Чужая тень полностью

Трубников. А я их не защищаю, что мне до них? Я защищаю только Науку с большой буквы. Да, да. И ее права!

Макеев. Какой науки? Нашей?

Трубников. Всякой.

Макеев. Наша наука — это вы, я (кивая на Ольгу Александровну), она. По-моему, пока нет нужды защищать науку от нас самих. А защищать права той науки, на Западе, вы опоздали.

Трубников. Почему?

Макеев. Потому что у нее уже нет прав, у нее остались только одни обязанности по отношению к своим хозяевам.

Трубников. К каким хозяевам?

Макеев. К империалистам — уж простите меня за мое примитивное мышление. И знаешь, что, Сережа?

Трубников. Что, Андрюша?

Макеев. Не обидишься?

Трубников. Постараюсь.

Макеев. Мне вдруг показалось, что ты сейчас стал тем, что двадцать пять лег тому назад, когда я был комсомольцем, мы называли «отсталым» элементом. (Рассмеявшись, Ольге Александровне.) Честное слово, он просто отсталый элемент!

Трубников(вставая). Знаешь, передовой элемент, ты меня извини, я пойду к себе.

Макеев. Обиделся?

Трубников. Нет, я пойду немножко почитаю, поработаю над собой, перед тем как продолжать наш разговор. (Улыбнувшись.) Нет, серьезно, нужно посмотреть кое-какие дела и позвонить в институт. Лена, пожалуйста, переключи телефон ко мне. (Похлопывая Макеева по плечу.) Ничего, за ужином продолжим. Замечательная сухарная водка есть. Сильно рассчитываю, что после употребления ее подобреешь. (Выходит.)

Макеев(подмигнув на дверь, в которую ушел Трубников, Лене). Здорово я ему вмазал?

Лена. Здорово!

Макеев. Вы его, наверное, все тут хвалите, по шерстке гладите. А я ему раз в год, как касторка…

Лена(рассмеявшись). А знаете, что, я тоже пойду.

Ольга Александровна. Куда?

Лена. Я так увлеклась вашим спором, что совершенно забыла, что до сих пор сижу в лыжных штанах. (Выходит.)

Макеев. Ах, Оля, Оля, все вы тут твердите: провинция, провинция! А у вас в провинции громадный институт, и делаете вы громадное дело. И у меня тоже в провинции громадное строительство, громадные изыскания. А через полгода, когда кончу, будут опять громадные изыскания, и тоже в провинции. Нет, у вас здесь не провинция! И институт ваш — не провинция. А просто у вас, за пределами ваших микробов, в каких-то очень важных вещах осталось провинциальное мышление, и вот тут уж верно, где провинция, так провинция… (Пауза.) Кстати, тебя не интересует, где я буду производить свои следующие изыскания?

Ольга Александровна. Где?

Макеев. Здесь, в шестидесяти километрах отсюда. Станция Нефедово известна вам? Я буду проектировать там громадный гидроузел.

Ольга Александровна. Честное слово?

Макеев. Честное слово министра.

Ольга Александровна. При чем тут министр?

Макеев. При том, что министр дал мне честное слово, что именно я буду проектировать этот гидроузел, когда кончу свою работу. Довольна?

Ольга Александровна целует его.

То-то! Я отстаивал на коллегии необходимость именно своего участия в проектировке здесь гидроузла с таким жаром, что министр мне потом сказал, что в моей речи звучал оттенок некоторой личной заинтересованности.

Ольга Александровна. А ты что ответил?

Макеев. Я ответил, что да, что мне пора жить в одном городе с тобой.

Ольга Александровна. А он?

Макеев. Рассмеялся. Он умный человек. Ведь только дураки создают у нас обязательные конфликты между любовью и долгом тогда, когда в этом нет никакой нужды. Разве я не буду еще лучше работать в одном городе с тобой?

Ольга Александровна. Ну, положим, не в одном городе.

Макеев. Ну, за шестьдесят километров. Я заведу «У‑2», буду летать к тебе.

Ольга Александровна. Ты же не любишь летать.

Макеев. Так я полюблю. (Вставая.) Прежде чем добрался до министра, до смерти переругался с одним из его замов.

Ольга Александровна. Из-за чего именно?

Макеев. Именно из-за этого. Чертов сухарь! (Изображая.) «Трудности отдаленного пояса утомили? Семейной обстановочки захотелось?» Нет, говорю, не утомили! Да, говорю, захотелось! Честное слово, ненавижу до судорог эдакие постные физиономии, которые видят главную доблесть нашей эпохи в непременном мученичестве, и утверждаю, что нет ничего более чуждого нашему духу, чем эти люди и их взгляды.

Ольга Александровна. Ты всегда, как пороховая бочка: весь набит неожиданностями и новостями.

Макеев. И, главное, взрываюсь без фитиля.

Входит Лена.

(Беря Лену за руку.) Слушайте, Лена, ну можно ли не быть сейчас пороховой бочкой?

Лена. Почему «пороховой бочкой»?

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека драматургии Агентства ФТМ

Спичечная фабрика
Спичечная фабрика

Основанная на четырех реальных уголовных делах, эта пьеса представляет нам взгляд на контекст преступлений в провинции. Персонажи не бандиты и, зачастую, вполне себе типичны. Если мы их не встречали, то легко можем их представить. И мотивации их крайне просты и понятны. Здесь искорёженный войной афганец, не справившийся с посттравматическим синдромом; там молодые девицы, у которых есть своя система жизни, венцом которой является поход на дискотеку в пятницу… Герои всех четырёх историй приходят к преступлению как-то очень легко, можно сказать бытово и невзначай. Но каждый раз остаётся большим вопросом, что больше толкнуло их на этот ужасный шаг – личная порочность, сидевшая в них изначально, либо же окружение и те условия, в которых им приходилось существовать.

Ульяна Борисовна Гицарева

Драматургия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман