Чужая воля

– Я сказал им, что ты хочешь поговорить и о чем.

– Так что надо подождать?

– Если у тебя есть хотя бы остатки мозгов, то лучше отправляйся домой и ложись в кроватку. Если нет, то да – сиди и жди.

Но у меня не было никакого желания так поступать. Протолкавшись сквозь толпу, я увидел, что тот пожилой гораздо моложе, чем мне показалось, – может, лет шестидесяти, а то и вовсе пятидесяти с небольшим. Оказался он и крупнее, чем я думал, со здоровенными ручищами, мозолистыми и грязными, как у механика. И, когда я был в пяти футах от него, произнес:

– Как бы тебе не пожалеть, что ты тут оказался, малец…

– Я просто хочу задать несколько вопросов.

– Последний шанс, сынок!

После этого одновременно произошли три вещи. Я открыл рот, сделал еще шаг, и тут кто-то ударил меня в живот – так сильно и быстро, что я переломился пополам.

– На улицу, – бросил пожилой, и туда-то они меня и потащили – за металлическую дверь и в темноту за зданием. Бросили на землю. Я попытался вдохнуть.

– Мы знаем его? – незнакомый голос.

– Похож на своего старшего брательника, – отозвался кто-то еще.

– Какого еще брательника?

– Джейсона Френча.

– Без балды? – Старик ухватил меня за волосы и повернул мне голову, чтобы рассмотреть получше. – Как тебя звать?

– Гибби… – Я поперхнулся, попытался еще раз. – Гибби Френч.

Он крутанул еще сильнее, подставил мое лицо под свет.

– Ну вот что, Гибби Френч… Дела «Ангелов» – мои дела. Так почему же тебя так интересуют мои дела?

– Все, чего я хочу, – это помочь брату.

– Это насчет Тиры Норрис. Кто-то ее порезал, – послышался чей-то голос.

– А, ну да. Тира. Вот уж насчет кого я точно не стал бы переживать. – Пожилой отпустил меня, и я стукнулся головой о тротуар. – И я совсем не против того, что твой братец в крытке, раз уж на то пошло. Что хорошо для клуба, то хорошо для меня.

Я перекатился на спину, перемалывая плечами песок и гравий.

– Он не убивал ее.

– Никого это здесь не волнует.

– Я хотел поговорить про ту драку.

– Поговорить? И всё?

– Да, только поговорить.

– Ну что ж, тогда у меня есть для тебя одна новость, малец. – Он рывком поставил меня на ноги – сильный, как черт. – Разговоры в этом месте никогда особо не котировались.

Старик сильно ударил меня, опять заставив переломиться в поясе. Еще раз размахнулся, врезал прямо по лицу. Я ударился о землю, обливаясь кровью.

– Вставай! – приказал он.

Я попытался встать – и тут же получил пинок в ребра, поскольку делал это недостаточно быстро. Услышал, как открылась дверь, увидел смотрящего на меня сверху вниз бармена, тощего и бледного, и услышал его слова:

– Эй, гм… Может, не будете устраивать это прямо здесь? Эта работа – все, что у меня есть, а управляющий уже ищет повода меня уволить. Я вот чего думаю – прикончите вы сейчас ненароком этого мальца, и тогда копы …

– О, так вот ты о чем сейчас думаешь? – На лице пожилого промелькнуло отвращение. – Ну подсоби тогда. Подгоняй свой пикап. Мы перенесем эту развлекуху дальше по улице.

Старый байкер отвернулся, и тут я, даже не думая, резко выпрямил ноги, воткнулся плечом ему в ремень и пришлепнул его к стене. С залитыми кровью глазами видел я немного, но хорошо чувствовал его, старого мудака. Успел провести два хороших удара в ребра и еще пару ему в рожу, прежде чем кто-то оттащил меня. Опять наобум размахнулся и почувствовал, как взорвалась губа. А потом я лежал на земле, и дюжина ботинок крепко обрабатывала меня, чтобы я и дальше оставался там. Мелькали ноги и кулаки, и вскоре мир превратился во что-то совсем простое.

Поначалу это была боль.

Потом это был пикап.

А потом – залитая гнилой водой канава.

23

На другой стороне города родители Гибби сидели за ужином в одиночестве. Френч злился на отсутствие сына, но был так доволен своей женой, что злость не имела значения. Габриэла смеялась, касалась его руки, ее губы сияли позабытой за пять лет улыбкой. Подливая вина, он спросил:

– Почему ты сегодня такая счастливая?

Странно сконфузившись, она покачала головой.

– Мне стыдно об этом говорить…

– Ты имеешь полное право быть счастливой.

– Но Джейсон все еще… Он все еще…

– Дорогая, Джейсон теперь за пределами наших возможностей. Во что бы мы ни верили или ни хотели бы верить, отныне это вопрос соответствующих органов.

– А во что ты веришь?

Жена задала этот вопрос с такой тихой серьезностью, что сама напомнила Френчу ребенка. Он накрыл ее лежащие на столе руки ладонями.

– Сегодня я хочу говорить только о тебе.

Она отвернулась, но было ясно, что эти слова доставили ей удовольствие.

– Сейчас все словно опять как в первый раз. Я не хочу это терять. Посмотри на меня, хорошо? Расскажи мне свои мысли.

– Ты возненавидишь меня за них.

– Ни в коем случае.

– Нет, возненавидишь. Я знаю, что возненавидишь. – Габриэла опустила глаза, и на ресницах у нее повисла единственная слезинка. – Это было так тяжело…

– Но сейчас ты счастлива. Не скажешь мне, почему?

– А ты не рассердишься?

– Ни в коем случае.

Она подняла взгляд, и ее влажные глаза наполнились доверием. И, наклонившись так, что их лица оказались почти вплотную, мягким и словно бы удивленным шепотом произнесла: