Чужестранка

– В общем, да. Не настолько, насколько такие дни бывают у Колума, однако к нам все-таки придут все наши арендаторы, чтобы внести арендную плату и с почтением приветствовать новую леди Лаллиброх.

– Наверное, они сочтут странным, что ты женился на англичанке.

– Полагаю, парочка отцов испытает разочарование от этой вести. Пока меня не схватили и не увезли в Форт-Уильям, я приударял за несколькими соседскими барышнями.

– Жалеешь, что не женился на местной?

– Если ты думаешь, что я отвечу «да», когда у тебя в руке нож, то твое мнение о моих умственных способностях куда ниже, чем я полагал.

Я бросила нож, которым окапывала корень, и бросилась к Джейми, раскинув руки. Едва он меня отпустил, я подняла уроненный нож и принялась за старое:

– Даже удивительно, что ты так долго был девственником. Или же все девицы в Лаллиброхе некрасивы.

– Нет, – ответил он и прищурился, глядя на солнце. – Это заслуга моего отца. По вечерам мы с ним часто гуляли по полям и разговаривали о всяких предметах. Как-то раз, я тогда был уже довольно большим, отец сказал, что мужчина должен нести ответственность за каждое семя, что посеет, потому что его долг – заботиться о женщине и ее защищать. А если я к этому еще не готов, то и не должен обременять женщину последствиями своих поступков.

Он оглянулся на дом за нашими спинами, затем посмотрел вдаль на подножие скалы: там на кладбище покоились его родители.

– Отец рассказывал, что величайшее событие в жизни мужчины – обладать той женщиной, которую он любит, – тихо проговорил Джейми и улыбнулся. Его глаза синели так же, как небо над нашими головами. – И он был прав.

Я погладила его по щеке.

– Принуждать тебя к столь долгому воздержанию было с его стороны слишком сурово, – заметила я.

Джейми усмехнулся; по его коленям порывы резкого осеннего ветра били килт.

– Церковь учит, что онанизм – это грех, но отец говорил, что, если уж выбирать между тем, чтобы принести вред себе или какой-нибудь бедной женщине, порядочный мужчина предпочтет принести себя в жертву.

Посмеявшись, я тряхнула головой и сказала:

– Нет, не стану спрашивать. Без сомнения, ты остался девственником.

– Лишь благодаря Господнему милосердию и собственному отцу, англичаночка. В четырнадцать лет я ни о чем, кроме девушек, и думать не мог. Но это было, когда меня отдали на воспитание Дугалу в Беаннахд.

– Там не было девушек? – спросила я. – У Дугала же имеются дочери.

– Да, имеются. Целых четыре. Младших я не беру в расчет, но вот старшая, Молли, была очень хорошенькая. Старше меня на пару лет. Внимание, которое я ей оказывал, не очень ее радовало. За обеденным столом я все время на нее таращился, а она как-то с важным видом посмотрела на меня и спросила, нет ли у меня насморка. Если есть, мне нужно отправиться в постель, а если нет, то очень просит меня закрыть рот: во время еды ей совершенно не хочется лицезреть мою глотку.

– Начинаю понимать, почему ты остался девственником, – заметила я и подобрала юбку, чтобы перелезть через камни. – Однако невозможно, чтобы все девицы были такими.

– Да нет, – медленно сказал он, помогая мне слезть. – Они и не были. Младшая сестра Молли Табита оказалась гораздо приветливее.

При воспоминании Джейми улыбнулся.

– Тибби стала первой девушкой, которую я поцеловал. Точнее, первой девушкой, которая меня поцеловала. Она попросила меня принести из коровника на сыроварню два ведра молока. Всю дорогу я думал о том, как прижму ее за дверью, где некуда увернуться, и поцелую. Но в руках я держал ведра, поэтому она должна была открыть мне дверь. Так что в углу за дверью очутился как раз я, а Тиб подошла ко мне, схватила за уши и поцеловала. И пролила молоко.

– Бесценный первый опыт, – засмеялась я.

– Сомневаюсь, что для нее он был первым, – сказал Джейми. – Она ведала об этом гораздо больше меня. Но занимались мы поцелуями недолго. Дня через два ее мать застигла нас в кладовой. Ничего не сделала, только сердито на меня посмотрела и велела Тибби идти обедать. Но, верно, рассказала Дугалу.

Если Дугал Маккензи был готов сражаться за честь сестры, то трудно себе даже представить, что он мог совершить, защищая дочь.

– Трепещу лишь при мысли о том, чем все кончилось, – заметила я.

– Я тоже.

Вздрогнув, Джейми покосился на меня несколько смущенно.

– Знаешь, молодые мужчины иногда утром просыпаются с… ну, с…

Он покраснел.

– Да, знаю, – сказала я. – Так же, как и старые мужчины двадцати трех лет. Думаешь, я не вижу? Моему взору ты предлагал это довольно часто.

– М-м-м. Наутро после того, как мать Тиб застала нас, я проснулся на рассвете. Она мне снилась – Тиб, конечно, не ее мамаша, – и я даже не удивился, когда почувствовал на своем члене руку. Но удивительно не это: рука оказалась не моя.

– И, конечно, не Тибби?

– Конечно. Это была рука ее отца.

– Дугала! Но как же…