Чужестранка

Женщина была весьма стара, а может, просто так выглядела. Опиралась она на палку из боярышника и была одета в платье, которое носила не меньше двадцати лет; оно уже стало слишком велико для ее высохшего тела.

– Доброго утра вам, – проговорила она, часто-часто кивая мне.

Голова ее была покрыта накрахмаленным белым платком, почти полностью покрывавшим волосы, на сморщенные, точно сушеные яблоки, щеки выбивались лишь некоторые тонкие пряди.

– Доброе утро, – ответила я и только собралась подняться к ней поближе, как старушка с поразительным проворством сама спустилась к берегу. Я понадеялась, что обратный путь окажется для нее таким же легким.

– Я… – начала я, но она меня немедленно перебила:

– Вы, конечно, наша новая леди. А я миссис Макнаб, бабушка Макнаб, как меня теперь все зовут, а миссис Макнаб называют себя мои невестки, вот так-то.

Она протянула костлявую руку и пододвинула к себе корзину, с интересом изучая ее содержимое.

– Корень мальвы – да, хорош от кашля. А вот это, сударыня, брать не следует, совсем не следует. – Она вытащила из корзины маленький коричневый корешок. – На вид вроде корень лилии, а на деле-то вовсе не он.

– А что это такое? – спросила я.

– Гадючий язык, вот что. Съешь кусочек – и будешь кататься по полу, задрав ноги на голову.

Она вышвырнула корешок в воду, водрузила корзину себе на колени и принялась со знанием дела перебирать остальные мои находки; я следила за ее действиями с удивлением, смешанным с недовольством. Наконец, удовлетворив свое любопытство, она отдала мне корзину.

– Для английской барышни вы не такая и дурочка, – заявила она. – Отличите чистец от гусиной лапки.

Она посмотрела на пруд, из которого в тот момент вынырнула блестящая, словно у тюленя, голова Джейми и опять погрузилась в воду.

– Вижу, что его лэрдство женился на вас не только за хорошенькое личико.

– Благодарю вас, – сказала я, решив считать это комплиментом.

Острый как иголка взгляд старушки задержался на моей талии.

– Еще не беременная? – спросила она. – Возьмите листья малины. Надобно настоять горсть листьев малины с ягодами шиповника и пить на молодую луну, с четверти до полнолуния. А потом, как луна станет убывать, от полной до половины, есть барбарис, чтобы очистить утробу.

– Ах вот что, – ответила я, – хорошо…

– У меня к его лэрдству просьба, – продолжала старуха. – Но вижу я, он нынче занят, так уж я вам ее поведаю.

– Пожалуйста, – согласилась я, понимая, что остановить ее нет никакой возможности.

– Это насчет моего внука, – начала она, уставившись на меня серыми глазками, блеском и размером напоминавшими мраморные шарики, какими играют дети. – Моего внука Рэбби. У меня их шестнадцать, внуков-то, и трое из них Роберты. Один, стало быть, Боб, другой – Роб, а третий, самый младший – Рэбби.

– Поздравляю, – любезно перебила я.

– Я хочу, чтобы его лэрдство взял паренька в конюхи, – продолжала она.

– Но я, право, не могу сказать…

– Это все, видите ли, его отец. – Старушка доверительно склонилась ко мне. – Я не говорю, что строгость не нужна, я сама утверждала: пожалеешь розгу – испортишь ребенка. Сам Господь знает, что мальчишек надобно колотить, иначе даже Он не отвратит их от дьявола. Но ежели он кидает мальчишку прямо в камин, а синяк на его лице с мою руку – и все из-за того, что он взял лишнюю лепешку с блюда, тогда уж…

– Вы хотите сказать, что отец Рэбби его бьет? – перебила я.

Старуха кивнула, удовлетворенная моей сообразительностью.

– То-то и оно. Об этом я и говорю. – Она подняла руку. – Я бы, может, и не стала совать нос не в свои дела. Он отец, вправе творить с сыном что пожелает… да только вот Рэбби – мой любимец. И мальчонка не виноват, что отец его – горький пьяница, хоть и совестно матери говорить такое.

Она воздела указательный палец как бы в предостережение.

– Не скажу, чтобы отец Рональда не позволял себе раз-другой хватить лишку. Но на меня и детей руку не поднимал – во всяком случае, после первого раза, – проговорила она чуть задумчиво и неожиданно подмигнула мне.

Щеки бабушки Макнаб округлились, как летние яблочки, и я поняла, что в молодости она была очень милой и привлекательной.

– Он меня стукнул, – сказала она, – а я хвать за ручку сковородку прямо с очага, да как бахнула по кумполу.

И весело засмеялась, покачиваясь вперед и назад.

– Ну, думаю, я ж его небось прикончила. Положила его голову себе на колени: ай, думаю, что ж мне теперь делать, как прокормить двоих ребятишек? Но он пришел в чувство и после ни разу пальцем не тронул ни меня, ни деток. А я тринадцать родила, – гордо сообщила она, – и десятерых вырастила.

– Поздравляю, – на этот раз искренне сказала я.

– Малиновый лист, – вернулась она к предыдущей теме и для убедительности положила руку мне на колено. – Вы уж поверьте, малиновый лист поможет. А коли нет, так приходите ко мне, я сделаю настой из желтой маргаритки и тыквенного семени, да еще сырое яйцо туда вобью. Как выпьете, семя муженька-то попадет прямо в утробу, и будете вы к Пасхе пухленькая, как тыковка.

Я покраснела и закашлялась.