Сначала матушка-попадья нсколько ошеломляла присутствующихъ доказательствомъ своей неистощимой наблюдательности и сердила ихъ, прекращая своими исторіями про помщиковъ Поликарповыхъ и про Ивановъ Безухихъ интересные чтенія и разговоры. Но мало помалу общество убдилось, что у него впереди предстоитъ такъ много вечеровъ, что ихъ хватитъ и на чтенія, и на дебаты, и на слушаніе исторій матушки-попадьи, и къ матушк-попадь, къ этому «вечернему прибавленію къ утреннимъ газетамъ», стали относиться безъ раздраженія, а напротивъ того старались даже втягивать ее въ разсказы. Въ этомъ случа юный учитель отличался особенною способностью заставлять матушку-попадью разсказывать именно то, что ему или кому нибудь изъ ихъ кружка хотлось услышать въ данную минуту. И что это были за разсказы! Если бы человкъ прожилъ года Мафусаила, то и тогда онъ едва ли бы увидлъ, услышалъ и испыталъ все то, что видла, слышала и испытала матушка-попадья въ сорокъ пять лтъ своего земного странствованія. Она видла «своими глазами» чуть не сотню привидній, при ней заснуло чуть не полсотни лицъ летаргическимъ сномъ, ей пришлось десятки разъ спасаться отъ убійцъ и разбойниковъ «съ такой бородищей», «вотъ съ такими усищами», она не знала числа различнымъ чудесамъ, въ род внезапнаго прозрнія слпцовъ и изгнанія бсовъ изъ кликушъ, — чудесамъ, совершавшимся «на ея глазахъ».
— Если бы она была писательницей, то она написала бы больше романовъ, чмъ вс настоящіе и будущіе Дюма, вмст взятые, говорилъ про нее учитель.
Въ собраніяхъ маленькаго деревенскаго кружка принимали участіе и дти: они или прислушивались къ чтенію и разговорамъ взрослыхъ или находились около Софьи, играя и слушая ея сказки и разсказы. Имъ жилось теперь хорошо, покойно, уютно и они смотрли такими счастливыми, довольными среди ласкъ и заботъ близкихъ людей, дворни, мужиковъ и бабъ, привтливо смотрвшихъ на барчатъ.