Чужие грехи

— Да я бы и не согласилась взять васъ въ гувернеры, такъ-же откровенно отвтила Олимпіада Платоновна, — а то дти ходили-бы и немытыми, и нечесанными.

— Это вы справедливо изволили заявить: я въ туалетномъ дл плохой знатокъ, проговорилъ Петръ Ивановичъ. — У насъ этому не обучали.

— А дтямъ это необходимо, сказала Олимпіада Платоновна.

— Конечно, нужно-же приличными выглядть, не безъ нкоторой ироніи замтилъ Петръ Ивановичъ.

— Нтъ, здоровыми нужно быть, серьезно сказала Олимпіада Платоновна. — Неряшливость не особенно хорошо вліяетъ на здоровье.

— Такъ-съ! согласился Петръ Ивановичъ, какъ будто немного озадаченный такой постановкой вопроса. — Значитъ, гувернерствованіе по боку, ну, а въ остальномъ я согласенъ принять ваше предложеніе?

На немъ былъ довольно потертый сюртукъ; архимандритъ Арсеній говорилъ, что онъ со своею матерью, обремененною малолтними дтьми, страшно бдствуетъ, но Рябушкинъ велъ переговоры такимъ тономъ, который не допускалъ и мысли о томъ, что учитель пойдетъ на вс сдлки изъ-за куска хлба. Это понравилось Олимпіад Платоновн такъ же, какъ понравилась ей и откровенная, полная молодого здоровья физіономія этого «косматаго дикаря», — какъ мысленно назвала его Олимпіада Платоновна при первомъ взгляд на него.

— О мелкихъ подробностяхъ мы переговоримъ посл, замтила она, выслушавъ его отвтъ. — Но я впередъ вамъ должна сказать, какъ я смотрю на дло, за которое вы беретесь. При домашнемъ воспитаніи дтей, особенно нынче, очень часто ученье обращается въ забавную и легкую игру: вздумалось учиться дтямъ — учатся, захотлось полниться — обходится и безъ уроковъ; вздумалъ учитель начать въ часъ занятія — въ часъ и начинаетъ, а пришла охота съ десяти часовъ ссть за уроки — ну, съ десяти и учитъ. Говорятъ, принуждать не слдуетъ дтей, свободу нужно имъ давать, ну, а я думаю, что прежде всего надо пріучить дтей къ правильной работ.

— Безъ порядка нельзя же жить, закончилъ Петръ Ивановичъ съ улыбкой.

Онъ ужасно почему-то не любилъ «порядочныхъ» и «акуратныхъ» людей и выражался про нихъ: «нмцы съ циркулемъ».

— Нтъ, безъ серьезнаго взгляда на дло нельзя жить, коротко сказала Олимпіада Платоновна. — У насъ и безъ того въ натур относиться ко всему халатно, спустя рукава, и говорить, что дло не волкъ — въ лсъ не убжитъ. Опо, пожалуй, и врно, что дло не убжитъ, но оно и не сдлается, если его не длать. Воспитывать этотъ духъ въ дтяхъ, значитъ, развивать изъ нихъ шалопаевъ. Ну, а ихъ и безъ того у насъ непочатой уголъ. Я вообще не знаю худшаго зла, чмъ халатность и распущенность въ какомъ-бы то ни было дл. Мы вдь, главнымъ образомъ, вс только тмъ и страдаемъ, что лежимъ на боку, бьемъ баклуши да все на кого-то жалуемся…

Петру Ивановичу показалось, что Олимпіада Платоновна подозрваетъ его въ этихъ русскихъ грхахъ и онъ обидлся и вскипятился. Онъ былъ убжденъ, что это «барыня» въ душ его презираетъ, вовсе еще не зная его, — презираетъ «по принципу», приписывая ему желаніе и кое-какъ длать дло, и даромъ получать деньги.

— Вы, вроятно, не хотите этимъ сказать, что я именно такъ отнесусь къ длу, замтилъ онъ рзко и задорно, — такъ какъ не имете еще для этого подозрнія никакихъ основаній!

— Нтъ! Я просто высказываю вамъ свой взглядъ на дло, отвтила Олимпіада Платоновна съ улыбкой, понявъ причину его задора. — Впрочемъ, высказываю я его вамъ прямо и рзко не безъ основанія. Вамъ, кажется, показалось нсколько смшно, что я придаю большое значеніе вншней чистоплотности дтей, въ которой я вижу одинъ изъ залоговъ здоровья, и потому я сочла нужнымъ на первыхъ-же порахъ сказать, что я придаю еще боле значенія нравственной чистоплотности, зная, что нравственная неряшливость и разгильдяйство не особенно способствуютъ выработк честныхъ людей.

Оборотъ вопроса вышелъ опять нсколько неожиданный для Петра Ивановича и онъ не нашелся, что возражать.

Съ минуту продолжалось натянутое молчаніе. Олимпіада Платоновна прервала его первая.

— Вообще, сказала она тономъ откровенности, — я не знаю впередъ, поладимъ-ли мы, уживемся-ли мы, такъ какъ мы, врно, на многое смотримъ — я сверху, вы снизу. Но впередъ вамъ скажу: грубите мн, какъ угодно, но говорите правду, — она улыбнулась ласковой улыбкой, всегда совершенно преображавшей ея некрасивое лицо, — ну, и я въ долгу не останусь, тоже грубить буду…

— И говорить правду? спросилъ Петръ Ивановичъ, добродушно разсмявшись.

— Ахъ, у меня-то это даже и не добродтель, съ нсколько грустной улыбкой замтила она. — Я говорю правду, потому что не хочу длать надъ собой усилій для лжи. Когда можешь идти большой дорогой, проселками колесить не зачмъ.

— Что правда, то правда! сказалъ онъ.

— Ну, значитъ, мы покончили договоръ, а тамъ: поладимъ — поживемъ, не поладимъ — разъдемся, закончила она.

Онъ поднялся съ мста, чтобы откланяться.

— Да, мы забыли одинъ важный пунктъ, остановила его Олимпіада Платоновна. — Какъ вамъ угодно будетъ получать жалованье: помсячно или по третямъ?..

Петръ Ивановичъ вдругъ покраснлъ, какъ піонъ, и, комкая въ рукахъ шапку, пробормоталъ съ напускною небрежностью, которая ему вовсе не удалась: