Чужое зверье

– Молодец, – похвалил добровольного помощника Алексей и отворил косо висящую калитку. Прошел по дорожке, выстланной из гнилых досок. Дверь дома уже расширилась до небольшой щели, откуда на него смотрела хмурая девица лет пятнадцати. Серые глаза из-под низко надвинутого платка внимательно рассматривали непрошеного гостя. Тот шел и на ходу соображал, какую легенду рассказать насупленной девушке. Неизвестно, как она относится к брату, ставшему немецкой прислугой, предавшему родину и своих земляков. Ненавидит и стыдится? Или покрывает, а значит, скроет, что знает о месте его нахождения.

А та вдруг сама опередила смершевца:

– Ничего не знаю я про Леньку.

– Почему ты решила, что я хочу разузнать о нем? – удивился ее догадливости Алексей.

Девочка фыркнула:

– Все село знает, что Авдеиху арестовали за то, что она на немцев работала, листовки распространяла. А у меня родной брат немцам служил всю оккупацию, все об этом знают. Я и ждала, что вы сюда явитесь его искать.

– Понятно, – медлил Савельев, не зная, как продолжить разговор. И неожиданно уточнил: – Воды не найдется у вас? В горле пересохло.

Девочка резко развернулась, исчезла за дверью. В глубине избы раздался топот босых ног, детские голоса, на которые старшая сестра шикнула:

– Сидите тихо, а то накажу! Кому велела!

Ей в ответ кто-то залепетал, кто-то захныкал, тут же загремела железная кружка о край ведра, и девочка вернулась назад с полной до краев большой кружкой.

Савельев с удовольствием сделал несколько глотков, вздохнул. После прохладной воды в голове прояснилось, парень кивнул на большой дом за спиной девочки:

– Ловко ты с малыми управляешься.

Та помрачнела еще сильнее:

– А куда деваться, четыре рта на мне. Я – не Ленька, семью не бросаю.

В ее словах было столько горечи, что Алексей сразу ухватился за повод продолжить разговор:

– Что же, он вам совсем не помогал? У немцев ведь платили хорошо и продукты давали.

Девочка поджала губы, в глазах мелькнула злость:

– Да он нас в Германию отправить хотел! В лагерь! Всё матери сказки плел, что в другой стране жить будем богато, уговаривал нас отдать фашистам. Хвастался, какие продукты ему дают. Да только ел их один, а мы голодные сидели. Мамка от голода и умерла, потому что месяцами крошки в рот не брала, все ребятне отдавала! Я ему этого не прощу, хоть и брат он мне.

Алексей внимательно рассматривал девочку: тонкая синеватая кожа обтягивала скуластое личико, вокруг глаз залегли черные круги, а губы превратились в бледные полоски; она точно жила голодно, истончала до прозрачности из-за постоянной нехватки еды. Если бы брат помогал им, то она не напоминала бы живой скелет.

– Сколько у тебя их, ребятишек? – спросил контрразведчик. Ему не хотелось лгать этой девчушке, которая была пускай и настороженной, но откровенной с ним.

– Пятеро, – в ее глазах мелькнуло что-то мягкое, жалостливое. – Четверо – братья мои сродные и девчонка. Приблудилась зимой, не гнать же ее на мороз. А откуда взялась, и не знаем, не говорит она, немтырка. На улицу не выгонишь, не по-человечески это.

– В город тебе надо, в Железногорске оформишь на них метрики и карточки продуктовые, – предложил он ей искренне. – Будешь провиант получать на ребятишек, так и проживете. А то немцы ушли, а голод-то никуда не делся. По весне семена выдадут в совхозе, полегче станет.

Девочка с удивлением взглянула на младшего лейтенанта, она не ожидала, что он будет беседовать с ней вот так, без крика и обвинений. Даже односельчане относились к их семье с ненавистью из-за предательства Леонида. Поэтому Валентина ждала чего угодно от представителей советской власти – ареста, допросов, высылки из-за преступления брата, его службы гитлеровцам, – но только не сочувствия и участия в ее тяжелой жизни, посвященной младшим детям.

– На Лешую заимку объяснишь дорогу? – попросил Алексей.

Валя качнула головой:

– Нет там Леньки.

– Откуда ты знаешь? – контрразведчик не сводил с нее внимательного взгляда, понимая, что девочка мешкается, но готова рассказать правду о брате-предателе.

Валентина закусила губу, по лицу промелькнула серая тень. Как же тяжело говорить такие вещи, выбирать, что важнее для тебя – правда или кровное родство. Но все же решилась:

– Потому что видела его третьего дня. Приходил он за отцовской винтовкой, да я ее не дала. Она кормит нас, в лесу охочусь я на белок да на птиц. Ленька грозился сжечь дом и нас, если пойду в милицию, – она опустила голову, чтобы сдержать подступающие слезы. Худые плечики сжались, вся ее фигурка в объемной куртке с чужого плеча сгорбилась от страха перед угрозами брата.

– Бил тебя? – Алексей тронул девочку за рукав, мягко и осторожно.

Она, не поднимая головы, вытянула руки и показала черные кровоподтеки на запястьях. Прошептала едва слышно:

– Я ребятишек собрала и повела на заимку, испугалась, что подожжет нас и вправду. Он может, всегда дурным был, перед дружками похвалялся да за ради них мог чудить. Мамка ему все прощала, любила шибко, а как он к немцам подался, совсем затосковала. Сгубил он ее.