converted file c4f5bee8

светлая   —   за   это   еще   придется   побороться.   Но   в   свое   поражение   поверить   она   еще   не   была

способна.

После ее вопроса старуха снова обратила на нее внимание — но уже не как на случайную

провожатую, а как на некое  явление.

— А вы, извиняюсь, кто тут такая будете? — Спросила она, подойдя поближе.

Элиза сразу не нашлась, что ответить. Замужем за Эндрю она не была. За десять лет, что

она прожила с Эндрю, ни один из его родственников не переступал порога его дома, так что Элиза

была уверена, что ростовщик одинок, как перст. Да и сам он говорил о том же. И вот теперь...

Откуда они только взялись, эти родственнички?

— Слышали мы о вас, слышали... — Пробурчала меж тем старуха, поджав губы. — Как

же... Вот что, милочка, — прошептала она вновь доверительным голосом, приблизившись к Элизе

почти вплотную. — Собирайте-ка свои манатки и топайте отсюда по добру по здорову...

— Что?! Да никуда я отсюда не пойду! — Вскричала Элиза.

— Тогда мы вас сами выкинем, — сообщила старуха. — Голышом прям на улицу... а?..

Слышали, — обратилась она к своим «мальчикам», кивая на Элизу. — Уходить не хочет, а?

«Мальчики» помялись на месте, почесали кулаки и небритые скулы, и уставились на Элизу.

«А ведь выкинут же, — холодея внутри, подумала женщина. — Такие могут... Доказывай

потом, что это твой дом, а не их...»

—  Хорошо,   —  сказала   она,   направляясь  в  свою  комнату.   —  Сейчас   я  уйду.   Но   я  еще

вернусь. И тогда мы посмотрим, кто отсюда вылетит.

— Слышь, — сказал зять старухи ее сыну. — Она это, что, угрожает нам, что ли?..

Сын почесал репу.

— Проследить бы надо, кабы не сперла чего. — Выдал он, поразмыслив.

— Правду говоришь, сахарный мой, как ни есть святу истинну правду... — Забормотала

бабка. — Ну-ка, айда за ней, ребяточки...

Больших   криков   и   ругани   стоило   Элизе   вынести   из   дома   половину   или   треть   своего

личного   имущества   —   за   каждое   платье   бабка   начинала   драть   глотку,   а   в   каждый   платок

вцепляться, будто он был подарен Эндрю лично ей, его «единокровной сестрице». По счастью,

драгоценности Элиза успела припрятать до того, как бережливые родственнички вломились к ней

в комнату. Так — что-то набросив на плечи, что-то схватив в руки, осыпаемая оскорблениями, она

покинула дом, в котором провела последние десять лет.

В городе, немного успокоившись, Элиза сняла комнату в гостинице и обратилась с жалобой

к бальи. Бальи ее выслушал и задал вполне резонный вопрос: «А имелось ли у господина Эндрю,

ростовщика, какое-либо завещание?» На этот вопрос Элиза ничего не смогла ответить. Она была

уверена лишь в том, что если таковое завещание имелось, то старый козел, без всякого сомнения,

оставил все состояние — или, по крайней мере, большую часть оного — ей, Элизе Хенброк, своей

ненаглядной «куколке». У нее замерло сердце, когда она подумала, что могут сотворить с этой

бумагой дорогие родственнички ростовщика, в настоящий момент безраздельно завладевшие его

домом. Бальи выслушал ее сбивчивые обвинения и обещал разобраться.

Свое   обещание   он   выполнил.   На   дом   Эндрю   был   наложен   арест,   вселившихся

родственничков выперли, после чего в доме учинили обыск. Все сомневались в существовании

завещания, а старуха успела уже несколько раз подробно расписать Элизе, что вскоре она с ней

сделает... и вот тут-то, ко всеобщему удивлению, искомая бумажка все-таки нашлась. И что бы вы

думали?   Старый  скряга   Эндрю,   не   сделавший  на   своем   веку  ни  одного   доброго  дела,   бранью

встречавший   у   своих   дверей   попрошаек,   даже   на   церковной   паперти   не   подавший   никому   ни

гроша, завещал все свое состояние Святой Церкви! Наверное, для того, что было кому замаливать

его грехи... и немалые, судя по размерам взноса, грехи-то!

Родственнички попытались завещание оспорить, кричали, что старик был не в своем уме,

60

когда написал такое, но становилось ясно, что если и будет какая-то тяжба, то лишь между сестрой

Эндрю и Церковью — а Элиза в любом случае остается не у дел. Оставив старуху и «мальчиков»

бесноваться вокруг бальи, она пошла прочь. Надо было как-то жить дальше.

...Прошло еще три года. У Элизы было много мужчин — офицеров,  купцов,  был даже

молодой богослов, приехавший на Леншаль по каким-то своим делам. После Эндрю деньги у нее

были — хотя и не такие большие, как она мечтала. Она тайком продавала безделушки, которыми

на протяжении десяти лет одаривал ее ростовщик, и искала, искала, искала... Но ни один мужчина,

с которым она ложилась в постель, не устраивал ее до конца — у этого был слишком буйный

характер,   тот   любил   пить,   этот   был   игроком,   третий   ей   не   нравился   (теперь-то   она   могла

выбирать!), а четвертый и сам торопился с ней расстаться... Когда она наконец поняла, что ее

молодость прошла, и времени выбирать нет, то обнаружила, что и выбирать-то уже, по большому

счету, не из кого. И в один из таких дней, когда она одна сидела в своей комнате, и было скучно, и

хотелось выпить, и казалось, что жизнь, как песок, медленно вытекает из пальцев, и не остановить