converted file c4f5bee8

когда Меранфоль заглядывал в них, было такое, будто их тела разорвали, разъединили грудные

кости, разломили на части черепа и выставили их обнаженные души на распашку — а чьи-то

пальцы, скользкие, неуловимые, сладострастно мяли их сердца, вгрызались в их самую сущность,

перемалывая мозг и память — подобно рудокопу, ищущему в груде щебня крупицы золота), затем

вернул им зрение и индивидуальность — на время. Он узнал все, что хотел. То, что они сделали с

Лией, было запечатлено в их памяти, и он помнил, что Лии это очень не понравилось. Для него

самого   сношения   людей   или   животных   было   чем-то   абстрактным,   всего   лишь   набором

определенных движений, но...

86

— Сейчас, — сказал он им, трепещущим, едва не теряющим сознания от страха. — Ты и

ты, — он указал, кто, — спустите штаны. А вы двое, — он обратился к оставшимся, к Родри и

Ягнину, — сделаете с ними то, что вы сделали со слепой девушкой.

Они переглянулись и снова обратили взоры вверх, туда, откуда, как им казалось, доносился

голос. Но в тот миг, когда они смотрели друг на друга, сколь многое можно было бы прочесть в их

глазах! Да, все четверо боялись — но как различен был этот страх! Мануэль полагал, что это Кара

Божья — все в строгом соответствии с идиотскими историями его придурошной тетушки, которая

вдруг  перестала  казаться  ему такой  уж  придурошной.  Ольвером  владел один  животный страх.

Телесные жидкости выливались из него, что называется, изо всех дыр — изо рта, распахнутого в

бессмысленном нытье, капала слюна, штаны у него были мокрые насквозь, а моча образовала под

ногами небольшую лужу. Из глаз текли слезы. Его фигура олицетворяла собой в этот миг само

раскаянье — о, как он жалел о том, что прикоснулся к этой девчонке, как жалел о том, что связался

с Ягнином и Родри! Он был готов молиться чему угодно, кому угодно — лишь бы его пощадили.

Он больше никогда так не будет. Он будет самим ангелом, воплощенной добродетелью — только

оставьте ему жизнь! И ему можно было бы даже поверить: его страх был настолько силен, что

память   о   нем   Ольвер   сохранил   бы   на   всю   оставшуюся   жизнь   —   он   и   в   самом   деле   стал   бы

монахом, аскетом или кем-нибудь в этом роде; он, впрочем, был готов стать кем угодно, даже

последним рабом на галере, лишь бы ушло прочь то, что явилось в тот день за их душами.

Родри   тоже   боялся   и   его   страх   тоже   в   большей   степени   был   страхом   животного,   чем

человека. Но все же это был совершенно другой страх. Это был страх, мешавшийся со злобой —

если бы он мог, он бы дрался за свою жизнь, дрался с отчаяньем волка, загнанного в угол.

И   лишь   Ягнин   пытался   трезво   оценить   свои   шансы   выжить.   Эта   тварь   с   ними

разговаривает? Значит, может быть, есть еще какие-то шансы остаться в живых?..

— То есть... эээ... — Сказал он, снова посмотрев на своих товарищей.

— Приступайте, — промолвил ветер, которому надоело ждать.

Итак, двое заняли надлежащие позиции, а вторая пара приблизилась к ним сзади. Но даже

появись сейчас перед Родри и Ягнином две прекраснейшие и соблазнительнейшие куртизанки,

вряд  ли бы они  смогли доказать   им   свою  мужественность.   Страх  перебивал в них  все   другие

чувства.   Плоть  отказывалась повиноваться   им,  хотя  они  прилагали к  тому немалые  усилия   —

бесполезно. Они готовы были едва ли не плакать от отчаянья. Им обоим казалось, что еще секунда

промедления — и ветер обрушится на них, лишит единственного шанса на спасение. Который, как

они полагали, у них все-таки был.

— Никак? — Раздался насмешливый голос с высоты. — Ну ничего, я помогу вам.

И он влился в их тела, заиграл на их нервах, как на натянутых струнах, влил кровь туда,

куда нужно (с такой силой, что их пенисы едва не лопнули, и кровь проступила на поверхности

кожи), и отошел в сторону. И тогда (поскорее, поскорее, пока возбуждение не ушло!) двое старых

приятелей — Ягнин и Родри — трахнули двух других своих приятелей — Ольвера и Мануэля.

Ольвер только хрюкнул и захрипел, когда Ягнин вошел в него. Мануэль сжал зубы и постарался не

застонать.

И, пока их тела совершали почти механические движения, оба ощущали странное, чисто

умственное   наслаждение   —   наслаждение   почти   дьявольское,   наслаждение   безумием   и

противоестественностью происходящего. Или это наслаждалась та часть Меранфоля, которая по-

прежнему оставалась в них?

Когда   все   было  кончено,   и  ветер  ослабил  свое   воздействие,   первое,   что   почувствовали

Ягнин   и   Родри   —   ужасную,   дикую   боль.   Оба   истекали   кровью.   Ветер,   возможно,   немного

перестарался с давлением.

— А теперь, — прошептал ураган, — поменяйтесь местами.

Им было уже все равно. Родри и Ягнин согнулись и встали на колени, Ольвер и Мануэль

подошли   к   ним   сзади.   Но   когда   ветер   начал   вливаться   в   них,   как   это   делал   с   их

предшественниками,   Мануэль   вышел   из   ступора,   в   котором   пребывал   последние   пятнадцать

минут. Нечто чуждое вновь проникало в него, начинало править его телом — и ощущение это