CoverUP

Яське очень хотелось помочь сдерживающей рыдания женщине, но она и сама толком не знала, как это можно сделать. Все, что было её целью: предупредить о грозящей, но невнятной опасности. А когда все уже случилось, она не знала, что и сказать. Тем более это было глупо, потому что она сама просила Татьяну связаться с ней.

— Вы…. Вы….

Больше ничего Яська сказать и не могла.

— Вы говорили о чернилах для татуажа, — продолжала незнакомая Татьяна. — Ринат принимал антидепрессанты, у него было нервное заболевание. Может, это как-то повлияло, может, состав оказался несовместимым? Врачи говорят, что ничего подобного, но я думаю, может, дело в этом? Случайность. Мне очень хочется верить, что это случайность. У него были галлюцинации. Казалось, что татуировка разрезает его на части.

— Какая татуировка? — перебила Яська собеседницу.

— Крест. Крест в круге. Ему казалось, что….

Как-то вдруг Татьяну словно прорвало, сдержанность оставила её и она начала совершенно незнакомой Яське рассказывать всю их жизнь с Ринатом. Наверное, ей не с кем было поговорить. И ожидание становилось тоже невыносимым. Из потока слов, обрушившихся на неё, Яська выхватила самую важную, по её мнению, информацию. Ринат договорился с Лариком, что тот сделает ему тату, когда клиент до беспамятства напьется. Это совершенно было против правил мастера, он никогда не работал с клиентами, которые были даже просто немного навеселе. И он не рассказал Яське об этом случае. Даже когда Карен обмолвился о фобии Рината. Ничего не сказал. Ни единого слова. И это тоже было странно. Ещё одна небольшая деталь, вносящая сумбур, но несомненно имеющая какое-то значение.

Глава шестнадцатая. Ларик навещает отца

Несмотря на то, что дверь палаты была достаточно широкой, чтобы в проеме можно было без труда развернуть каталку с пациентом, Яська протиснулась в неё как-то совсем боком. Настолько ей было жутко перед встречей с Аидой, что она вся скукожилась, ссутулилась, чувствовала, что напоминает закорючку, но ничего не могла с собой поделать. Ей и так понадобилась изрядная доля мужества, чтобы навестить тетку, которая, судя по словам врачей, была совсем плоха.

Прокравшись в палату, Яська вздохнула с облегчением. Она была не одна. Перед кроватью Аиды маячила скорбно поникшая фигура. Яська узнала старого друга и поклонника тетки Артура Борисовича, директора санатория. Даже на расстоянии чувствовалось, что он очень расстроен, даже больше: он вне себя от горя.

— Уже сутки так сидит, — шепнула доверительно у Яськи за спиной незаметно подошедшая медсестра. — А она бредит, бредит…. Жуткие вещи говорит, а он все слушает.

Яська подошла поближе, немного подумав, стесняясь, но все равно положила руку на плечо посетителя. Состояние Аиды их как бы сблизило настолько, что этот жест показался Яське не только не панибратским, но даже необходимым.

— Артур Борисович!

Он вздрогнул, словно очнулся от сна, медленно повернулся к Яське. Глаза у него были воспаленные, бессонные. Кивнул девушке, и опять уставился на страшную беспамятную старуху, в которую превратилась в считанные мгновения Аида. Во взгляде было столько нежности, что Яська поняла: он видит Аиду совершенно другими глазами, внутренним зрением, не замечает, что она напоминает уже подсохшую мумию. Словно всю жизнь Аида бежала по какому-то очень важному делу, питая себя соками необходимость его завершить, и вдруг, добившись своего, резко остановилась, выжатая до капли. И рухнула, как подкошенная, израсходовав все запасы энергии, которая дается человеческому существу на все годы жизни.

— Я люблю её, — вдруг тихо и словно в никуда сказал Артур Борисович. Он не смотрел ни на Яську, ни на застывшую на пороге медсестру. Он и на Аиду не смотрел, сообщая этот, может, самый важный факт из своей жизни, кому-то незримому, но ощутимо нависшему над больницей, над палатой, над Аидой бескрайней философской пустотой. — Что мне делать, если её не станет?

Яська не совсем понимала и принимала такую пожилую любовь, ей всегда казалось, что страсть — это для тех, кто может танцевать всю ночь, а утром, брызнув в лицо воды, отправиться в институт. Может, впервые в жизни её пронзило понимание, что любовь — это навсегда. И что это тяжелое бремя и величайшее счастье одновременно. У кровати умирающей тетки Яська словно прикоснулась к какой-то пылающей грани мироздания, и на секунду почувствовала, как в этой жизни все устроено. Впрочем, за моментом озарения тут же пришло его полное забвение. Яська выдохнула и опять с недопонимающим сочувствием посмотрела на Артура Борисовича.

Аида пошевелилась, и вдруг неожиданно резко схватила Яську за руку, так и не открывая глаз. Девушка чуть не закричала от внезапности, а Аида между тем начала быстро и словно в бреду проговаривать, вместе с тем четко чеканя каждое слово:

— Шестеро одного не ждут, седьмого не ждут. Шестеро круг замкнут, седьмой будет крут. Он шестерых подождет, сладок небесный мед. Солнце на запад встает, каждого страх убьет.