CoverUP

Яська, не выдергивая руки (хотя ей очень хотелось) оглянулась на Артура Борисовича, затем посмотрела на медсестру. Та кивнула:

— Вот так все это время. Все время что-то говорит. Что-то эдакое…. Странное….

— Она бредит? — спросила Яська.

— Наверняка, — медсестра пожала плечами, — в ней столько галлюциногенов накачено было…. Фенциклидин….. Промывали, конечно, но львиная доля успела всосаться.

Аида, как будто в панике, все сильнее сжимала Яськину руку. Прозрачные гибкие трубочки, ведущие к капельнице, дергались и дрожали. Стало уже серьезно больно от этого бредового рукопожатия, которое все больше напоминало попытку Аиды вытащить себя из страшного ниоткуда в этот мир посредством Яськи.

— Эни, бэни, рики, таки, — вдруг тетка сменила тон, забормотала курлыкающе, словно говорила с младенцем. — Тимоша большой уже, Тимоша может сам дойти до кроватки. Спать хочешь? Буль-буль, буль, кораки-шмаки. Есть будешь? Сыночка мой, милый мой. На царство венчанный, можешь теперь облака руками раздвинуть? Горы остановить, можешь? Шестерых к тебе отправляю, столбы отправляю, мир подпереть. Пятеро по краям, звезду держат, двое — посередине. Тимоша и невеста посередине. Нет страхов больше. Нет страхов. Отныне и навсегда никто не боится.

— О чем это она? — Яська растерянно обратилась к Артуру Борисовичу. Обращаться к нему, конечно, в этом его состоянии смысла не было, но больше Яська вообще никого вокруг не видела. Сестра к этому времени уже вышла из палаты. Может, ей просто надоело тут стоять, может, какие срочные дела позвали, а ещё может быть, что она побежала за помощью Аиде. Как и следовало ожидать, директор ничего не ответил. Яське показалось, что он и не услышал, что она сказала.

— Я маме позвонила, она вылетает, — зачем-то добавила Яська в тяжело повисший над кистями рук затылок. — Мама моя…. Они лучшими подругами всю жизнь были.

Удивительно, но на эту её фразу Артур Борисович отреагировал. Приподнял глаза, посмотрел из-под нависших век:

— Хорошо. Хорошо, деточка….

Яська тихонько вышла из палаты, и направилась искать лечащего врача.

— Бесконечность ушла, за ней времени не стало. Пространство на одиночество замкнулось. Боли не будет скоро. Невесту жди, энергию жди….

Неслось Яське вслед. Она совсем не понимала, что происходит, и от этого пребывала в растерянности. И ещё — очень ждала маму. И хотела увидеть Ларика.

— Где же ты, Ларик? — в очередной раз с досадой выслушала она, что абонент недоступен на больничном крыльце.

Ларик же в это время, совершенно ничего не подозревая о трагедии, которая произошла у соседей, ехал в рейсовом загородном автобусе. Маленький автобусный трудяжка пыхтел, сопел, разбрасывал вокруг себя клубы дыма, скрипел тормозами на особо резких поворотах, но неуклонно поднимался в гору.

Сзади доносился быстрый голосок, две девушки негромко, но внятно вели беседу. Ларик не хотел прислушиваться, но волей-неволей приходилось.

— Я вот ходила последнее время с пауком на ноге, и гнобила мастера, почему он сделал мне его, почему не отговорил, ведь видел меня и как мог позволить поднять руку и сделать мне это? И думала ещё, а почему сама захотела? А потому что соскучилась по ощущениям, потому что жизнь тогда ощущаешь ярче.

Может, это была его клиентка, может, нет. Повернуться и посмотреть не хотелось. Ларик поймал себя на мысли, что он её, скорее всего и не узнает. Разве что по татуировке. Странно: оказывается, Ларик уже не запоминает лица людей. Его поразила эта мысль. Девушка продолжала щебетать.

— Давно ничего себе не делала и поэтому первое, что увидела, сказала: «Давай!». Это было года два назад. А этим летом последней каплей было, когда я гламурная такая иду, и слышу вслед «О, смотри, что по ней ползёт вниз». Прихожу домой смотрю на себя в зеркало и понимаю: всем довольна, всем хороша, вот только этот паук разрушает меня. И знаешь, когда мне его перекрывали, было такое чувство…. Ну, это только бабы поймут…. Когда задержка, а тут — оп! — и всё нормально!

На ближайшей остановке девушки выпорхнули из автобуса, Ларик так и не успел рассмотреть их лица. А, может, и не захотел.

Отца в последний раз он видел на похоронах матери. Он так и не подошел к Ларику, все время сторонился, не смотрел, словно все время проводил невидимую, но ощутимую границу между ними. Смотреть можно, пройти нельзя. Такая получалась между ними стеклянная, но непробиваемая стена. От этого боль от потери мамы становилась ещё невыносимей.