CoverUP

Во дворе в тени шумных крон и одновременно под зонтиком-навесом стояли два небольших легких кресла и такой же практически невесомый белый ажурный столик. На столике — Ларик сглотнул слюну и попытался унять опять некстати буркнувший живот — стояла большая плетеная корзинка с румяными булочками и дымился блестящий металлический кофейник. Запах свежего кофе и корицы окутал Ларика и сделал его жизнь просто невыносимой. Старушка кивнула Ларику на одно из сидений, быстро налила густой ароматный кофе из кофейника в чистую чашку, которая словно поджидала Ларика, сама села напротив. Все это в полном молчании, с легкой, задумчивой улыбкой на губах. Ларик понимал, что поступает просто вопиюще невежливо, но сил на соблюдение приличий уже практически не оставалось. Поэтому он изобразил как можно более виноватую улыбку, вцепился зубами в булочку и сделал большой глоток божественного напитка из симпатичной чашечки. Впрочем, странность ситуации позволила ему это сделать.

— Ты Илларион? — вдруг спросила старушка, несколько минут до этого с любовью наблюдая, подперев ладонью щеку, как Ларик насыщается. Вернее, перекусывает. Голос у неё был медовый, сладкий, только от неожиданности прозвучавших в полной тишине (если не брать во внимания щебета птиц и шелеста ветра в кронах) слов, Ларик чуть не подавился. Он мог бы даже пролить на себя кофе от неожиданности, если бы за минуту до этого не допил последний глоток, и проливать было просто нечего. Поэтому он просто кивнул. Тут же спохватился, что вроде как табу на разговоры было снято, откашлялся и произнес уже вслух:

— Ну, да. Илларион я.

— Я — Аграфья Тимофеевна. Не Аграфена только, ладно? И не Агафья, хорошо? Аграфья я, от слова граф.

Ларик, все ещё ничего не понимая, тупо кивнул. Конечно, ему было совершенно без разницы, как точно зовут добрую старушку, накормившую его и напоившую вкусным горячим кофе. Но опять же преисполненный благодарности он не мог никак не прореагировать на её слова.

— Спасибо вам, Аграфена, — попытался поблагодарить, но она тут же мягко перебила его.

— Ну, вот. Я же просила. Только что просила: Аграфья я.

— Аграфья Тимофеевна, спасибо вам! — поправился Ларик, смутившись.

— Так я вроде, родственница тебе выхожу. В смысле, получаюсь тебе теткой. Вот так-то… — она посмотрела на Ларика прямо-таки с победным видом. Он же уставился на неё теперь уже недоуменно.

— Ну, да, — она правильно поняла его удивленный взгляд, — сестра я троюродная этому башибузуку.

Аграфья кивнула в сторону отцовского дома. Её тон не оставлял сомнений в том, что действия отца она не одобряет. Тут же она как-то очень славно улыбнулась, и сеть мягких чистых морщин пробежала по её лицу. Ларик с удивлением подумал, что первый раз в жизни видит человека, которому так идут морщины. И старость вообще.

— Вы слышали, как он меня…., - Ларик осекся и сглотнул горький ком, вдруг ставший поперек горла.

Агафья, ой, извините, Аграфья, кивнула. Понимающе и ласково. То-то в ней было от мамы. Всепонимание и предварительное всепрощение. Как-то так. И Ларика прорвало. Все годы терпения отцовской ненависти и неприятия вдруг подкатили разом, поплескались в носоглотке бурлящим потоком и вырвались во вне. Ларик заплакал, размазывая по лицу горькие слезы грязными кулаками. Как в детстве.

— За что? За что он меня так ненавидит? И не говорит за что. Он вообще разговаривать не хочет.

Ларик еле сдерживался, чтобы наружу не вырвался практически волчий вой, который зарождался в глубинах его существа.

— Поплачь, поплачь, Илларион, — Аграфья не сдвинулась с места, ласкала только словами, оглаживала, успокаивала, снимала словами тяжесть. — Напуган он. Дело-то странное случилось много лет назад.

Ларик тут же затих. То ли выплакал уже все разом и устыдился своего порыва, то ли боялся упустить хоть слова из того, что собирается сказать ему вдруг обретенная родственница.

— Такое вот дело, — охнула Аграфья, тут же ловко подливая ему в чашку ещё кофе. — Женились они с Анной по большой любви. Он её на руках носил, подарками заваливал, на работе убивался, только чтобы жена любимая ни в чем нужды не испытывала. Редко в наших краях любовь такую кто видел. Завидовали, наверное, люди, кто-то сглазил.

— Кто?! — спросил Ларик, подавшись вперед. — Зачем?!

— Да разве же кто признается? Народ у нас такой, в глаза улыбаются, а за спиной фиги крутят. Кому-то счастье твоих родителей поперек горла стало. Долгожданный сынок у них родился, радости полный дом! А потом — раз, полиомиелит….

Аграфья выговорила сложное слово легко, словно много раз произносила его прежде.

— У меня? — поразился Ларик. Тетка посмотрела на него долгим взглядом.

— У тебя ли? Не знаю. Никто не знает. Тайну эту Анна с собой в могилу унесла.

— Так какую все-таки тайну, Агафья Тимофеевна?! — вскричал, взмолившись Ларик. — Какую?!!!

Тетка укоризненно покачала головой: