Cure Te Ipsum (СИ)

В шатре стоял дивный аромат, дымились благовония, а на столе — когда я нашла в себе силы оторвать взгляд от Трандуила, обнаружилась батарея пустых бутылей, какие-то сверточки из тонкой бумаги и не оставляющие сомнений россыпи перетертых трав, лишайников, грибов и серой пыли. Томные эльфийки в платьях с открытыми плечами и спинами по обе стороны от короля довершали картину торжества порока.

Король точно умел развлекаться, неудивительно, что в его королевстве процветает наркоторговля. Но я простила ему все его шумные ночные оргии, когда он перевел на меня — медленно, медленно! — взор своих глаз и принялся разглядывать. Минута такого взгляда — и неминуем оргазм. В этих прозрачных глазах были две тысячи лет разврата. Ну ладно, может, сто лет непрерывного самосовершенствования, а в оставшееся время — разврата.

— Для гномки чересчур хорошо сложена, — сообщил он в пространство, и наваждение на какое-то время схлынуло.

— Я не гномка. Я человек. Из другого мира. Буду благодарна, если вернете назад.

Вишневский слабо застонал позади меня. Короля мой писк немедленно призвал вступить в дискуссию:

— Другой? Ты из Харадрима, дитя?

— Я из такого места, о котором вы не слышали, — ответила я с придыханием, не сводя с него жадных глаз. Трандуил поднял руку — и тут же в ней оказался наполненный прозрачной янтарной жидкостью бокал.

— Я знаю все места, — мне показалось, или он провел языком по нижней губе? Ой, держите меня, держите…

Потом он поднялся из своего кресла. Если у меня оставались силы стоять, то при виде того, как с кошачьей грацией он лениво двигается мне навстречу, полностью иссякли. Длинные, стройные мускулистые ноги, обтянутые ничего не скрывающими лосинами, тело опытного бойца и танцора, искушенного в боях всех сортов, в том числе и постельных… вот уж кто не станет стесняться раздеться даже при толпе народа и свете софитов. Между нами осталось три шага. Кто-то позади меня хмыкнул. Я что, стонала в голос?

— Забавное создание. Как мило, что ты, — тут он произнес что-то на синдарине, обращаясь к Вишневскому, потом снова ко мне, — скажи что-нибудь на своем родном языке, дитя, — сменил тон, кивая в сторону ванны — при виде которой меня резко вернуло в реальность, а сексуальные чары лесного короля потерялись на фоне двухнедельного слоя средиземной грязи на теле. Не рискуя отворачиваться от ванны, я пробормотала:

— Мэ сом кя мэлалы тай гэралы. Тай набут джувалы.

Возникла странная тишина. Эльфы смотрели на Трандуила, он смотрел на меня. Не уверена, что кто-то смертный может распознать, что за мысли вертятся в голове такого существа. А если и распознаешь, что от того толку? У него внутри своя атмосфера, своя логика, а меня от долгожданной ванны отделяет лишь его разрешение.

— Да, пожалуй, это что-то новенькое, — произнес Трандуил, постоял, покачиваясь от пятки к носку, и грациозно стек обратно в свое кресло; обе эльфийки немедленно заняли свои позиции: беленькая слева, темненькая справа, — при случае надо будет показать это, — тут снова несколько фраз на синдарине, и славно, потому что меня взбесило обращение «это». Но отдаться ему по щелчку пальцев я готова была все равно.

Заговорил другой эльф — судя по внешности, близкий родственник владыки:

— Раздевайся и мойся.

Если он думал меня смутить — это зря. Стоило ему произнести «раздевайся» — и я сорвала с себя одежду двумя движениями, а третьим нырнула в ванну, не то что не раздумывая — даже не успев дослушать, аж брызги полетели во все стороны.

Кто там на меня смотрел, что за слова на синдарине звучали — какая разница! Вода почернела мгновенно. Поймав на себе взгляд одного из Трандуилионов — красивый, томный, чуть менее обдолбанный, чем остальные — я беззаботно плеснула в него водой:

— Со ту якха пуравэся? Джа манди!

Он поморщился и отвернулся. Эльфы чокались бокалами и с любопытством посетителей зоопарка разглядывали меня. Я плескалась в едва теплой воде, игнорируя их. Было холодно, мокро и безумно весело. Наверняка простужусь — но плевать!

К тому моменту, как я через минут десять вылезла из ванны, король потерял к моему существованию всякий интерес и увлекся своей постоянной любовью — выпивкой. Если не ошибаюсь, попивал он что-то вроде текилы, потому что закусывал солью с плечика одной из своих барышень, слизывая ее с будоражащей воображение медлительностью… надо бежать, Лара! Глупо было думать удержать его внимание на еще одной голой женщине, пусть даже и из другого мира. Будем надеяться, ни один цыган сюда больше никогда не попадет, потому что на прощание я не удержалась от маленького хулиганства — присела в подобии поклона и произнесла:

— Яв састо-васто, вэшитко молпино!

И была такова. Хорошо, если Эля о моем приключении никогда не узнает…

***

Отмывшись, получив свою дозу проклятий от Вишневского и слегка согревшись в его фармацевтической берлоге, Лара поспешила включиться в работу на складе, хотя безумно хотелось вздремнуть. Выходных не полагалось. Тем более, Саня предупреждал, что уже к вечеру переселенцы окажутся в непосредственной близости от госпиталя.