Cure Te Ipsum (СИ)

Если вдуматься, несостыковок с версией, известной на Земле, насчитывалось немало. И все они имели какой-то подтекст, что-то значили, словно представляя собой специально сочиненную загадку. Кем же? Случайно ли возникла эта загадка? Саня перебирал тысячи теорий, и никак не мог найти подходящую.

Прошли девять дней. Девять дней, наполненных постоянной тяжелой работой в чужом мире, где самые простые вещи были недоступны. А через несколько часов обещали начать прибывать переселенцы, жаждущие получить место в Горе, и предсказать, что из этого выйдет, не мог никто.

Не теряли ли они драгоценное время? Саня много раз с момента попадания в Средиземье и ровно до мгновения, когда увидел Торина Дубощита, думал о том, как он будет лечить раненых. Как и кого. Будет ли. Сможет ли выбрать между жизнями нескольких одинаково тяжелых пациентов. Рискнет ли изменить ход истории.

Пока не выяснил, что история давным-давно изменилась сама.

Лара ни о чем не думала — она работала. Эля радовалась — чего еще хотеть, любимые герои живы! А вот Саню одолевали сомнения самого разного рода.

— И что ты хочешь сказать? — оборвала его излияния в очередной раз Лариса, — накурился опять со своей эльфийкой? Нам теперь надо на тот свет отправить всех, кого мы лечили, или как?

— Мири чхаёри, я о том, что нам и не пришлось спасать никого из тех, кто должен был умереть. Даже Кили. Его бы спасли и без нас. В отличие от Бильбо.

— Кили? Напомни…

— Забудь, не в этом дело. Зачем мы здесь, Лара?

Она вытянулась во весь свой небольшой рост и отвесила ему подзатыльник.

— Ты меня спрашиваешь?

Нет, к философии боевая подруга не была расположена. Это и в нормальной жизни случалось редко. Несмотря на двенадцать лет знакомства, Лариса оставалась для него тайной за семью печатями. Иногда казалось, она не задумывается над жизнью вообще. Но случалось ей выдавать редкие сентенции, полные недоступной больше никому мудрости.

И сохранять при всей своей немыслимой откровенности неуловимую отстраненность, невидимую броню, которую и не ощутишь, пока при недопустимом приближении она не вопьется шипами.

А все-таки хорошо, что Ларка с ним здесь. Вместе как-нибудь разберутся. Саня вздохнул и вновь склонился над мирно спящим Бильбо Бэггинсом. Ну подумать только! Он — хоббитский реаниматолог!

***

Целая вечность минула со дня нашего экстремального перемещения между мирами. Я теряла главные рабочие навыки: отмирал автоматизм заполнения выездной карты, забывались три основных вопроса: «можно не разуваться?», «почему раньше не обращались к врачу?» и «где страховой полис?».

На врачей нагрузка постепенно снижалась, а вот на меня увеличивалась. Всем нужно было всё. Постоянно чего-то не хватало, и я и помогавшие мне с ног сбивались, пытаясь пересчитать все необходимые котлы, простыни, бутылки и банки, ножи и топоры. Психовала я пуще прежнего. Если что-то пропадало, прекращала выдачу, пока не находила пропажу. Не чаще пяти раз в день ко мне являлись скандалить гномы, чьи инструменты я выдала эльфам, а те — ну надо же! — не вернули их спустя пятнадцать минут. Из эльфов изрядным скандалистом оказался хирург Идрен — меня он невзлюбил и постоянно пытался поймать на растрате драгоценных снадобий вроде паучьего яда-миорелаксанта. А мастер Боргунд и его помощники не уставали этот самый яд клянчить.

В результате у меня выработался рефлекс отвечать «нет» на любой вопрос, заданный любым посетителем.

— Есть длинный эльфийский пинцет на…

— Нет!

— А льняное масло? А касторка? Или уголь?

— Нет!

— Выйдешь за меня?

— Саня, идиот, отвали! Нет!

От безысходности начала пробовать сочинить что-нибудь дельное, вроде капельницы из подручных средств. Как оказалось, я могу соорудить аппарат Илизарова — откуда вообще в моей памяти всплывали те или иные детали, понять не могла, отличницей не была никогда. Но стоило покорпеть полтора часика в компании гномов над чертежами — и еще восемнадцать коек в госпитале освободились, всех поломанных их соотечественников отправили на растяжку в Гору. В Гору, как я понимала, здесь отправляли всех стабильных пациентов, по крайней мере, из гномов. По какому принципу (и главное, куда — неужто в воинский лагерь, чтоб они там спились?) выписывали остальных, угадать так и не довелось.

Моим лучом света в царстве мглы стал, конечно, Ори. Читать и писать он умел, радовался этому делу, и всего за два дня склад из приюта первозданной энтропии превратился в полноценную работающую систему хранения. Заодно у нас появился нормальный учет.

Впрочем, Ори нравился мне не только своими рабочими качествами. На вид и по поведению ему было лет семнадцать-девятнадцать, но с нашей молодежью нельзя было и сравнить. Миловидный, но робкий, Ори совсем не умел обращаться с женщинами, и я радовалась любой возможности подшутить над ним и смутить его. Многого не требовалось, достаточно было просто улыбнуться.