Cure Te Ipsum (СИ)

А очнувшись, увидел, что оно сбылось. А кольцо исчезло. Целитель, однако, не успокаивался. Далось ему это кольцо…

Саня же, убедившись, что Бильбо или не знает, или не желает признаваться в обладании кольцом, потерялся окончательно. И очень удивился, услышав едва уловимые слова хоббита:

— Оно исполняет желания…

Захотелось встряхнуть как следует его и потребовать объяснений, но Бильбо уже замолчал. Даже и эти слова дались ему с огромным трудом. Саня взял себя в руки.

Кольцо исполняет желания. Точно, так и есть. Оно существует — уже это хорошо. Оно где-то неподалеку, под сугробами, возможно, в братских орочьих могилах — тут врача пробрала нервная дрожь. Как же его искать-то? Как объяснить свои поиски?

***

Долгожданный переезд в Гору почему-то меня больше не радовал. Я пребывала в мутном тумане, собирая тюки и сумки. Если бы Саня не пребывал в той же прострации, он непременно заметил бы мое состояние. Но он пропадал в «Душегубке» и на вызовах, пока я паковала наш склад. Максимыч уже устал отбиваться от эльфов с их меломанией. Мы извели весь самогон, заправляя генератор. Вишневский, возвративший себе милость Трандуила, на радостях загулял.

Так что на меня никто не обращал внимания. Я погрузилась в работу: собирала инструменты и лекарства перед переездом. Смутная надежда, что количество народа поубавится, рассеялась очень быстро. Трандуил все еще ждал своего золота и драгоценностей, и готов был ждать хоть вечность — благо, она у него в запасе имелась. Бард вообще бродяжничал вместе со своими погорельцами, и деваться ему было некуда. Даин представлял собой что-то вроде миротворческой силы. Хотя миротворец из него был хреновый.

— Добро должно быть с кулаками, — поучал меня Оин, которому я тоже помогала собираться, — иначе бардак.

— Он давно настал, — пробурчала я.

— Ась?

— Настал бардак давно.

— Да, буран перестал.

— Бардак! Настал! Давно!

И в самом деле, настал. С Бофуром я не разговаривала иначе как в присутствии множества свидетелей, каждый раз спиной чувствуя глумливую улыбочку Нори и молчаливое возмущение ханжи Ори. И то спасибо, что не разболтали никому о моем позоре, не знаю, как ходила бы по госпиталю и лагерю.

Но скрыться от гнома мне не удавалось все равно. В тесном шатре, заваленном барахлом, это было вовсе невозможно. Я занимала себя любой ерундой, лишь бы только не начинать неизбежный разговор о различиях в понимании пределов нравственности. Не рассказывать о том, что на Земле у меня, вообще-то, приличная репутация. Что все произошло случайно и повторения не предвидится.

Что было правдой — в Горе гномы, в отличие от нас, могли рассчитывать на нормальное отдельное жилье. А значит, еще три дня, и пытка закончится, Бофур съедет, я останусь.

Если бы не моральная составляющая, однако, о своем приключении я бы вспоминала с большим удовольствием. Особенно, когда постоянно ловила на себе взгляд темных глаз Бофура. Хотелось надеть футболку «Держи Дистанцию!», причем и на него тоже, потому что отношения наши стали, как у каких-то идиотов-подростков. Мы не разговаривали, но наши руки то и дело встречались на узлах мешков с вещами, на матрасах, на вылетевших кольях шатра, даже на дне котелка с супом. И как бы я ни пыталась скрыться, все равно мы постоянно сталкивались в чисто физическом смысле — то влечу в него под ворохом стиранных тряпок, то он меня поймает, поскользнувшуюся…

Да что ж творится-то со мной. Со манца, со манца…

Напряжение натянулось, как гитарная струна, в то утро. Я перебрала все оставшиеся ампулы анальгина. Перестелила тряпочками пиалы Вишневского и упаковала в отдельный ящик его реторты, колбы и прочее мудреное алхимическое барахло. Написала четыре рецепта. Забрала кучу изувеченных пинцетов и зажимов у мастера Боргунда. Приняла трех эсгаротцев с отравлением. Одного — с запором. Осмотрела одного ревущего ребенка. Добежала до гномьего лагеря и проведала бабулю с давлением.

На выходе столкнулась с Бофуром. Лобовое, не уйти, и я на его территории.

— Ты меня избегаешь, — глядя в глаза, сказал мужчина. Отступать было некуда.

— Тебя, пожалуй, избежишь…

— Я стал неприятен тебе?

— Что несешь-то, сам подумай.

— Это потому, что я гном?

Нет, это потому, что ты — идиот. У тебя мягкий взгляд и мягкие губы. Глаза, в которых я тону. Я хочу с тобой целоваться, сидя у ночного костра. Хочу твои руки на моем теле. Хочу потушить тобой жар, которым полыхает всё внутри, который ползёт от колен выше и заставляет сходить с ума от желания. Я хочу транквилизаторов, чтобы не думать об этом день и ночь.

— Давай не будем. Я не знала, что… ну, про волосы у гномов.

— А, это, — Бофур как-то выдохнул, с облегчением улыбнулся, — Ларис, только не подумай, что… в общем, я просто не хотел тебя смутить отказом.

Ах ты сучонок, вот оно как, да?

— Я очень тебе благодарен, Ларис, — легкий полупоклон, уголок губы ползет вверх чуть криво, — я не знал, не знаю, как выразить эту благодарность… и буду помнить о том, что ты для меня сделала, всегда.