Curiositas. Любопытство

Пример подобной истины, открывающейся через «лживые сказания», – большое полотно Чимы да Конельяно, датированное 1506–1508 годами и ныне хранящееся в Венеции. На фоне пейзажа, холмы которого венчаются башнями и стенами морского порта, изображен лев святого Марка, стоящий как на суше, так и на воде, олицетворяя двойную природу Венеции: Stato da terra и Stato da mare[168][169]. Зверя с цветными крыльями, возложившего правую лапу на открытую книгу, окружают четверо святых: окаймленная нимбом голова льва обращена к святому Иоанну Крестителю и святому Иоанну Богослову; со стороны крестца – фигуры Марии Магдалины и святого Иеронима. В глубине, у подножия утеса, на котором взгромоздились строения далекого города, – всадник в тюрбане, на белом коне. Открытая книга – это Библия, на ее страницах видны слова, которыми, по преданию, ангел приветствовал Марка, когда тот впервые прибыл в Венецию: «Pax tibi, Marce, Evangelista meus» («Мир тебе, Марк, евангелист мой»). Святые стоят парами, фигурные группы словно дополняют друг друга: Иоанн Креститель и Мария Магдалина олицетворяют деятельность – зачитывают Божественное слово миру; Иоанн Богослов и Иероним, созерцательные фигуры, изображены со Священным Писанием в руках и читают Божественное слово по книгам. Лев в равной мере участвует в обоих аллегориях.

В мастерстве прочтения нет предела совершенствованию. Даже если каждый слог в тексте подвергнуть исчерпывающему анализу и истолкованию, все равно настойчивому читателю останутся трактовки предшественников, которые, подобно звериным тропам в лесах, образуют новый текст, изложение и смысл которого также открыты для интерпретации. Можно осуществить и второе прочтение, но все равно останется текст, возникший при знакомстве с изначальными трактовками, комментариями к комментариям и глоссами к глоссам – так может продолжаться, пока последние крупицы смысла не будут рассмотрены со всем тщанием. Финал книги – это желаемое, принятое за действительное. Читатель должен принять парадоксальную истину, сродни доказательству невозможности движения у Зенона: чтение – постоянный, но не бесконечный процесс; в один прекрасный и невероятно далекий день последнее слово последнего текста будет наконец прочитано. В XVIII веке рабби Леви Ицхак из Бердичева на вопрос, почему во всех трактатах Вавилонского Талмуда отсутствует первая страница, ответил: «Сколько бы страниц ни одолел усердный читатель, он должен помнить, что еще не дошел до первой»[170]. Заветная страница по-прежнему нас манит.

Но если поиск ее так и не увенчался успехом, то всяко не от недостатка усилий. Приблизительно во второй половине XV века португальский философ Ицхак Абрабанель, живший в Испании, а впоследствии, будучи изгнанным оттуда, совершивший исход в Венецию, весьма необычным образом возразил Маймониду, придерживаясь строгих принципов ученого чтения. Маймонид не только пытался примирить Аристотеля и Библию, но и хотел выделить в священных словах Торы базисные принципы иудейской веры[171]. Незадолго до своей смерти в 1204 году, следуя традиции сводного толкования, заложенной в I веке Филоном Александрийским, он расширил список Филона, состоявший из пяти ключевых догматов веры, до тринадцати[172]. По замыслу Маймонида, в таком расширенном виде тринадцать догматов должны были служить мерилом для различения истинно верующих и гоев. Возражая против догм Маймонида, Абрабанель замечал, что если Тора есть богоданное целое, из которого нельзя изъять ни единого слога, то попытки при чтении священного текста выбрать в нем ряды аксиом – суть уловка, если не ересь. Тора, – утверждал Абрабанель, – совершенна сама по себе, и нет в ней ни одного слова, которое было бы значимым более или менее других. По его мнению, несмотря на то что искусство толкования является дозволительным и даже похвальным дополнением к мастерству чтения, Божественное слово не допускает двоякого понимания и являет себя в буквальном, однозначном виде. Таким образом, Абрабанель косвенно различал Автора-творца и автора-читателя. Задача читателя – не редактировать священный текст, будь то мысленно или явно, а вбирать его целиком – так же как Иезекииль проглотил книгу, принесенную ему ангелом, чтобы судить, сладка она на вкус или горька, или же есть в ней и горечь и сладость, и этим руководствоваться.