Curiositas. Любопытство

Опыт в политических делах позволил Абрабанелю возглавить в Венеции еврейскую общину, жившую в изгнании, и помогать собратьям. Он был прежде всего добросовестным и строгим читателем, последователем критической мысли и практицизма, ученым, которому хватало смелости осуждать «пророческие пристрастия» у Иеремии и Иезекииля; он мог, вероятно, слышать о Данте и о его «Божественной комедии», ведь в Риме, Болонье и Венеции были иудейские мыслители, читавшие и обсуждавшие поэму. Теолог Иегуда Романо рассказывал о «Божественной комедии» в своей общине и записал ее в транслитерации, используя еврейский алфавит, а поэт Иммануил Римский (возможно, сводный брат Романо) попытался сочинить собственную версию в иудейском духе[174].

В основе иудейской религии лежит вера в обетованное пришествие Мессии. Подробно штудируя Тору и опираясь на математические знания, Абрабанель пришел к выводу, что Мессия явится в 1503 году (его современник, ученый и врач Боне де Латт, называл более позднюю дату – 1505 год). Абрабанелю пришлось пережить разочарование: он умер в 1508-м, так и не став свидетелем каких-либо чудес, считавшихся знаками появления Мессии. До конца оставаясь буквалистом, он предположил, что ошибка кроется в его собственной интерпретации, но только не в Священном Писании, из которого он извлекал свои выводы. Можно предположить, что промах только убедил его в пагубности искушения экзегезой.

Сколько раз в истории человеческих замыслов грандиозная дерзновенность любопытства по воле случая затмевалась неудачей. Упорство, с которым Абрабанель через герменевтику возрождал веру в цельность священных текстов и в «зерцало мира», было забыто из-за неверно названной даты прихода Мессии. Если он с этим не справился, кто стал бы верить всему остальному?

Абрабанель настаивал на том, что при правильном прочтении Торы разум и логика должны возобладать над поэтическими и фантазийными исканиями. Но за глухой стеной, окружавшей венецианское гетто, местные евреи, которых к 1552 году насчитывалось девятьсот душ, желали большего, нежели могло им дать строгое штудирование Талмуда: они мечтали в чтении обрести если не чудесное заступничество, то хотя бы чудо надежды. В начале XX века Райнер Мария Рильке описывал венецианское гетто как замкнутый город, который, вместо того чтобы распахнуться навстречу морю, вследствие тесноты отведенного евреям пространства вознесся к небесам, словно новый Вавилон, место, где слагаются притчи. И говорится в них все больше о чудесах[175].

Забыв о пользе педантичности, которой учил их почивший наставник, большинство иудеев предпочитали вспоминать его предсказания, пусть даже неточные. Чтобы лучше понять, скорректировать или даже опровергнуть ошибочную хронологию этих предсказаний, венецианские евреи увлеклись оккультными знаниями и древними заклинаниями, благодаря чему рассчитывали определить новую дату неминуемого пришествия; в результате из-под венецианских прессов хлынула волна каббалистических книг – от апокалиптических описаний до наставлений прорицателям (вроде тех, которые составлял Абулафия), и все это при переменной толерантности инквизиции, которая периодически то разрешала, то запрещала печатание иудейских книг[176].

Среди многих письменных трудов Талмуд прежде всего рассматривался как источник и природного, и магического знания. И хотя в Мишн, как указывал рабби Шломо Ицхаки, или Раши, величайший из всех толкователей Талмуда, требовала побивать камнями магов (mekhasheph), практикующих «настоящее» колдовство, в тексте определенно различаются изучение оккультного ремесла и практика. Незадолго до своей смерти в 120 году рабби Элиэзер, который был сведущ во всех вещах, даже в самых ничтожных, но не мог учить им других, ибо на то был запрет, наложенный за неповиновение уставу синедриона (совета еврейских старейшин), в духе Фауста сокрушался, что все его знания бесплодны. «Мне ведомы, – говорил он, – триста способов высадки огурцов (а некоторые даже утверждают – три тысячи), но никто ни разу о них меня не спросил, разве что Акива бен-Йосеф. Однажды мы с ним шли по дороге, и он обратился ко мне: „Учитель, расскажи, как сажать огурцы“. Я сказал слово, и огурцами покрылось целое поле. Тогда он попросил: „Учитель, ты показал мне, как сажать огурцы, теперь расскажи, как их собрать“. Я сказал другое слово, и выросла гора огурцов». Подобные чудеса упоминаются и в Талмуде: «Сказано там: „Не научись делать“ (Втор 18, 9); делать ты можешь и не научиться, зато можно научиться понимать и учить других»[177]. В Талмуде подчеркнута разница между воображаемым и совершаемым действием, то есть между тем, что дозволено в литературе, и вымыслом, непозволительным в жизни.