Curiositas. Любопытство

В древнем мире, – отмечал Рёскин, – лес считался «источником изобилия и убежищем», священным и обитаемым местом, чаще всего благоволящим людям[265]. В Средние века представление изменилось, образ стал дихотомическим: сельскую местность воспринимали одновременно как опасную, бесовскую, теневую сторону городской цивилизации и как пристанище для аскетического очищения, противопоставленного вавилонским порокам. С одной стороны, ее описывали как одичалую глушь, где скрываются преступники да дикие звери, где бытуют объявленные вне закона секты и проводятся немыслимые обряды, а с другой – как райские кущи, обитель утраченного золотого века или священный уголок вдали от всех презренных занятий, свойственных повседневной жизни. Эта двойственность отразилась в изобразительном искусстве. Во времена раннего Средневековья многие творцы, стараясь по мере возможности не нарушать религиозных догм, но и удовлетворить спрос на портрет, постепенно отошли от ряда популярных светских жанров эллинистического Рима – к примеру, от декоративных живописных пейзажей – и обратились к аллегорическим сценам и библейским сюжетам, для которых изображение быта служило фоном. Сам Данте, увлеченно наблюдавший за природными циклами и преображениями, сведущий к тому же в методах земледелия и разведения скота, с поразительной доскональностью описывает пейзажи на своем пути: ведь на этой сцене разворачиваются события, в которые вовлечены люди, и одновременно можно наблюдать примеры вдохновенных божественных деяний. Будь то мрак Ада, в котором белизна обнаженных тел с жестокой очевидностью передает их муки, или земное Чистилище с его рассветами, сумерками, непроглядными ночами и солнечным сиянием, озаряющим или покрывающим тенью тяжкое восхождение душ, – дантовские пейзажи исключительно реалистичны и вместе с тем глубоко символичны, и, пока длится странствие, форма и суть служат взаимному раскрытию.

Для Данте все, что есть мудрость, самопознание, интуитивное постижение высшей воли, выражено в природе, в камнях и звездах, «когда их сонм прекрасный / Божественная двинула Любовь». Чувствовать природу означает для нас ощущать присутствие Божественной длани в этом мире, а дар взаимодействия с другими живыми существами позволяет отыскать собственное место в мироздании. Все, что мы совершаем по отношению к себе, совершается и по отношению к миру; а потому, ссылаясь на дантовский принцип contrappasso, можно сказать, что все совершаемое по отношению к миру мы обращаем и на себя[266]. Сомнения и переживания Данте, его страхи и откровения отражены в будничных картинах окружающего ландшафта; разломы скал, или Злые Щели, агонизирующие деревья леса самоубийц и буйная растительность лесов и рощ Мательды, горючие пески седьмого круга Ада и обдуваемый легким ветром райский луг – все эти картины поэт прочувствует и плотью и душой.

Вергилий также видел, сколь сложны наши отношения с природой и как от наших поступков зависит и ее, и наша собственная судьба. После поражения Брута и Кассия при Филиппах в 42 году до н. э. он потерял семейное имение, но его опыт сельской жизни очевиден в «Георгиках», которые можно назвать стихотворным учебником по земледелию. Например, описывая паразитов и сорняки, которые одолевают посевы, Вергилий предостерегает сельчанина: «Если усердно рыхлить не потрудишься граблями почву, / Шумом отпугивать птиц и листву, затенявшую ниву, / Острым серпом прорезать, моленьями дождь призывая, / Будешь ты видеть, увы, что полны закрома у соседа, / Голод же свой утолять по лесам, дубы сотрясая»[267].

Взгляды Вергилия восходят к воззрениям древних греков, которые в вопросе ответственности человека перед миром природы придерживались двух представлений. Одно из них было сформулировано последователями Пифагора и предполагало, в частности, что у деревьев есть душа. В III веке н. э. философ Порфирий писал: «Почему более виновен зарезавший быка, нежели срубивший дуб или сливу, если и их одушевляет душа в порядке метаморфоз?» Другое представление, близкое к взглядам Аристотеля, заключалось в том, что животные и растения существуют единственно ради пользы людей. Вторя идеям Аристотеля, Плиний Старший в I веке н. э. изрек: «Природа создала деревья ради бревен»[268].