Curiositas. Любопытство

Еще более проникновенный пример – лес самоубийц. После того как кентавр Несс помогает Данте и Вергилию переправиться через кровавый поток, в котором терпят наказание виновные в убийстве, оба странника добираются до темного леса, где вновь не видно ни единой тропы. Лес этот изображен средствами отрицания: череда отрицательных наречий non пунктиром проходит в начале каждого из трех первых трехстиший песни, причем во втором трехстишии с них начинаются все три стиха. Таково место, где отрицается само бытие.

Non

era ancor di là Nesso arrivato,quando noi ci mettemmo per un bosco
che da neun sentiero era segnato.

Non

fronda verde, ma di color fosco,non rami schietti, ma nodosi e ’nvolti;
non pomi v’eran, ma stecchi con tòsco.

Non

han sì aspri sterpi né sí foltiquelle fiere selvagge che’n odio hanno
tra Cecina e Cornetto i luoghi cólti.

Еще кентавр не пересек потока,

Как мы вступили в одичалый лес,
Где ни тропы не находило око.

Там бурых листьев сумрачен навес,

Там вьется в узел каждый сук ползущий,
Там нет плодов, и яд в шипах древес.

Такой унылой и дремучей пущи

От Чечины и до Корнето нет,
Приют зверью пустынному дающей.

На ветвях этих зловещих тернистых деревьев вьют гнезда гарпии. Эти безобразные твари с огромными крыльями, человеческими шеями и лицами, когтистыми лапами и оперением на брюхе, не переставая, издают горестный клич, предвещающий грядущие скорби[259].

Прежде чем идти дальше, Вергилий напоминает Данте, что они находятся во втором поясе седьмого круга и поэт должен внимательно наблюдать за всем, «чему бы не поверил, мне внимая», ведь в этом обиталище теней голоса и тела не связаны: Данте слышит стоны, но никого не видит и спрашивает, не прячутся ли души в кустах. Чтобы развеять его сомнения, Вергилий велит отломить небольшой сук с одного из растущих вокруг деревьев. Данте повинуется, но тут же слышит крик: «Не ломай, мне больно!» На месте надлома начинает течь черная кровь.

И снова крикнул: «Прекрати мученья!
Ужели дух твой до того жесток?

Мы были люди, а теперь растенья.

И к душам гадов было бы грешно
Выказывать так мало сожаленья».

Данте в ужасе отступает, кровь и слова, сливаясь воедино, струятся из сломанного отростка. В «Энеиде» Вергилий описывает, как Эней, покинув троянский берег и желая преподнести жертву своей матери Афродите и другим богам, пытается вырвать куст кизила и мирт, чтобы покрыть ими алтарь. И изумленно наблюдает, как из корней начинает сочиться черная кровь, а голос из-под земли сообщает, что здесь погребен Полидор, предательски убитый фракийским царем, которому вверил заботы о своем сыне Приам[260]. Понимая, что Данте забыл этот эпизод из его эпической поэмы (относящийся к плану воображаемого), Вергилий решает, что нужно показать ему воочию, как деревья могут истекать кровью (и это – план реального). Таким образом Вергилий напоминает Данте, что восприятие бытия будет полным только через призму двух этих планов.

В то же время, чтобы Данте мог «воздать добром» за совершенный жест, Вергилий просит раненого духа назвать себя: тогда поэт сможет восстановить его доброе имя среди живущих. (Пребывая в Аду, Вергилий, чья собственная слава на земле неоспорима, полагает, что для умерших важно, какого мнения о них те, кто продолжает здравствовать.) Стонущее дерево оказывается государственным деятелем и поэтом Пьером делла Виньей, канцлером Королевства обеих Сицилий и советником Фридриха II, императора, столь печально прославившегося своими лингвистическими экспериментами с детьми. Делла Винья покончил с собой из-за клеветнического обвинения в измене и теперь несет наказание, ибо «смятенный дух» его, замыслив в смерти избежать позора, «стал перед собой не прав»[261].