Curiositas. Любопытство

В середине II века до н. э. стало очевидно, что римские крестьянские семьи, издавна возделывавшие свои скромные наделы, вытесняются могущественными землевладельцами, занимавшимися инвестиционным сельским хозяйством, используя рабский труд. В 133 году братья Гракхи, будучи трибунами и пытаясь возродить традиционный аграрный менталитет, установили законы, позволявшие контролировать земельную реформу. Тогда же в Римской республике стали популярны руководства по земледелию: частью они были переводные, как труд карфагенянина Магона, но оставшийся свод представлял собой оригинальные сочинения Катона, Колумеллы и Варрона. Позднее император Август призывал поэтов обращаться к темам сельского труда, утверждая представление о том, что традиционное хозяйствование на земле – воистину занятие для благородных римлян. Давая практические советы о том, как надо вести хозяйство, перекладывая мифы о природе или сравнивая радости сельской жизни с тяжелым городским бытом, латинские поэты подхватили этот мотив, и отголоски их сочинений продолжали звучать веками[269].

До нас дошло не так много документов, свидетельствующих о развитии методов земледелия в Средние века. Там, где действовал принцип чередования пашен, приходилось вкладывать больше труда и обильнее орошать почвы, чем это требовалось в Древней Греции и Риме, и в результате были изобретены более производительные инструменты. Арабские завоевания принесли в Европу некоторые новые зерновые культуры, не требовавшие орошения: прежде всего твердую пшеницу (ставшую основным сырьем на большей части Средиземноморья) и сорго. И хотя трудные годы в основном выпадали из-за природных причин – наводнений и засух, – человеческий фактор, выражавшийся в том числе в избыточных лесозаготовках и вспахивании почв, сыграл свою роль в частом повторении периодов голода. В арабском мире нагрузка на пастбища и пашни была минимальной благодаря системе hima, по которой племена на некоторых территориях получали коллективное право освоения определенных земель, но в Европе эта система не сработала. К X–XI векам многие земли оскудели, методы сохранения ресурсов оставляли желать лучшего, средствами денежной политики помочь земледельцам не удалось, а череда эпидемий чумы привела к общему упадку европейского сельского хозяйства. Данте слышит от Вергилия, что некоторые души в седьмом круге наказаны за то, что жили, «презрев любовь Творца и естество»[270]. Концепция Аристотеля явно победила иные точки зрения на то, как нам следует вести себя по отношению к природе.

Последствия аристотелевского подхода к природе оказались затяжными. В 1962 году одна американская исследовательница, специалист по морской биологии, с начала 1950-х годов писавшая о пагубном воздействии человека на природу, опубликовала книгу «Безмолвная весна» («Silent Spring»), повлияв на политику здравоохранения многих стран и положив начало всемирному движению в защиту окружающей среды. Работая в молодости в Службе охраны рыбных ресурсов и диких животных США, Рейчел Карсон узнала, что происходит вследствие сбрасывания ядерных отходов в океан и как проявляется тогда еще толком не выявленный феномен глобального потепления; рассматривая примеры злоупотребления пестицидами, она показала опасную тенденцию в сфере сельскохозяйственного производства, заключавшуюся в неэффективности и одновременно – лжи в открытых отчетах. Ее биограф Линда Лир отмечала, что «Безмолвной весной» «Карсон не просто бросила вызов научному истеблишменту и заставила принять новые нормы по пестицидам. Враждебность ученой верхушки по отношению к Карсон и ее книге подтвердила: многие правительственные и отраслевые чиновники признали, что она сумела не только оспорить выводы ученых относительно эффективности применения новых пестицидов, но и поставила под сомнение нравственные устои и авторитет этих представителей научного сообщества». Данте мог бы назвать их согрешившими против природы – так же как те злосчастные души в седьмом круге, которые, не признав, что несут ответственность перед естественным миром, теперь обречены вовек изнывать в горючих песках, на поруганных землях, глядя на то, что они осквернили. «В каждом круге насилия, – писал Чарльз Уильямс, – читатель удивительным образом проникается ощущением бесплодности сущего. Кровавая река, безотрадный лес, колючие пески – все, что встречается там, в определенном смысле выступает символами нежизненного начала»[271].