Д. В. Григорович

«Русская литература,— писал Н. А. Некрасов,— поумнела и быстро вступает в период зрелости… Отказавшись от изображения бурь и волнений, без сомнения возвышенных и глубоких, возникающих в благовонной атмосфере аристократических зал, при громе бальной музыки… она не гнушается тёмных дел, страстей и страданий низменного и бедного мира…. Сделав великий шаг твёрдо и сознательно, она не смущается позорными упрёками, которые, к стыду нашего времени, сыплются ещё на неё из разных углов, за то, что занимается она предметами ничтожными и унизительными для неё, роется в грязи…»[6]

Неукротимое стремление литературы к познанию, анализу, исследованию, сближение научного и художественного сознания являлись одной из важнейших идейно-эстетических установок «натуральной школы». В своей статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» В. Г. Белинский, отстаивая демократичность искусства, прямо сближает его с наукой.

«Природа,— писал он,— вечный образец искусства, а величайший и благороднейший предмет в природе — человек. А разве мужик — не человек? — Но что может быть интересного в грубом, необразованном человеке? — Как что? — Его душа, ум, сердце, страсти, склонности,— словом, всё то же, что и в образованном человеке. Положим, последний выше первого; но разве… для анатомика и физиолога организм дикого австралийца не так же интересен, как и организм просвещённого европейца? На каком же основании искусство в этом отношении должно так разниться от науки?»[7]

Естественно, что стихия научного, детального, «микроскопического» исследования человека и среды, его окружающей, наиболее яркое, чем в других жанрах прозы, выражение получило в так называемых физиологиях очерках, с возможной точностью воспроизводящих черты и свойства тех или иных социальных типов (крестьянина, ремесленника, помещика, чиновника), их быта и условий жизни.

Именно такого рода физиологический очерк «Петербургские шарманщики», написанный по заданию Некрасова и помещённый в программном сборнике писателей «натуральной школы» «Физиология Петербурга», вышедшем в 1844 году, и обеспечил первый серьёзный успех Григоровичу.

«„Петербургские шарманщики“ г. Григоровича,— писал Белинский в 1845 году,— прелестная и грациозная картинка, нарисованная карандашом талантливого художника. В ней видна наблюдательность, умение подмечать и схватывать характеристические черты явлений и передавать их с поэтическою верностью. Г‑н Григорович — молодой человек и только что начинает писать. Такое начало подаёт хорошие надежды в будущем»[8].

Влечение к изображению действительности «так, как она представляется», к созданию новых, незнакомых для прежнего искусства тем, которое, как заметит позже сам писатель, он тогда испытывал, было, конечно, не только личным влечением Григоровича. Это была общая тенденция развития передовой русской литературы 40‑х годов. Но надо отметить, что молодой Григорович был одним из первых русских писателей, в чьём творчестве она нашла своё яркое выражение.

Во вступительной части своего рассказа писатель прямо заявляет о той задаче, которую он ставит перед собой как художник.