Да победит разум!

Еще одно условие действенности неуязвимого сдерживания заключается в том, чтобы обе стороны действовали хладнокровно и рационально, всегда понимали намерения противной стороны и всегда находились в напряжении, для того чтобы сохранять уверенность. Киссинджер следующим образом описывает условия, необходимые для неуязвимого сдерживания: «Сдерживание, для того чтобы быть эффективным, должно отвечать следующим четырем требованиям. 1. Высказывания о неуязвимом сдерживании должны быть убедительными и угрожающими, чтобы их не приняли за блеф. 2. Потенциальный агрессор должен осознавать решение противостоять нападению или давлению. 3. Противник должен быть рациональным, то есть он должен заботиться о собственных интересах предсказуемым образом. 4. При учете собственных интересов потенциальный агрессор должен прийти к выводу о том, что другая сторона ищет возможности склонить его к необдуманным действиям. Другими словами, ущерб от агрессии должен превышать выгоды». Ключевое предположение в этой концепции – рациональность обеих противостоящих сторон. Сторонники неуязвимого сдерживания должны хорошо об этом помнить, ибо там, где существует возможность такого масштабного разрушения, опасность не стоит риска, если нельзя рассчитывать на разум противной стороны.

Насколько обоснованы эти предпосылки? Даже если мы располагаем неуязвимыми средствами сдерживания (а это всегда зависит от последних достижений в разработке вооружений), они не защитят половину американского населения от уничтожения, если противника не удастся сдержать[198]. И даже при наличии средств неуязвимого сдерживания все возможности нежелательной войны в том виде, в каком представил их Кан, остаются прежними с одной лишь поправкой: нам придется дольше ждать подтверждения нападения, так как это нападение не сможет серьезно нарушить нашу способность к нанесению ответного удара. Кроме того, децентрализация элементов сдерживания (подводные лодки, поднятые в воздух самолеты и т. д.) на самом деле увеличивает шансы неразумных, иррациональных действий.

Теоретики неуязвимого сдерживания вынуждены возлагать все свои надежды на разумное взаимопонимание между Соединенными Штатами и Россией. В этом заключается немалая доля иронии, ибо те же эксперты обычно отрицают какую-либо возможность взаимопонимания или заключения разумного соглашения между Соединенными Штатами и Россией, когда речь идет о разоружении. Если же существует какое-то согласие относительно разумных действий, то оно противоречит любым аргументам сторонников теории сдерживания. В мирное время можно допустить, что люди обладают достаточной рациональностью для того, чтобы принимать решения, выгодные и полезные для обеих сторон. Если же речь идет о военном времени, то едва ли люди будут склонны к рациональному мышлению при угрозе немедленного уничтожения большей части населения или даже после того, как будет испепелен «всего лишь» один город с населением несколько миллионов человек.

Общее оправдание большинства стратегов «неуязвимого сдерживания» заключается в неспособности видеть какую-либо разумную или более эффективную альтернативу. Если доктрина сдерживания не сработает, то Соединенные Штаты просто перестанут существовать, ибо, как пишет по этому поводу Моргенштерн: «На практике средств против такого оружия нет и, мало того, в настоящее время они невозможны. Они существуют только в богатом воображении некоторых людей, но не в физической реальности»[199]. В противоположность этому мнению Моргенштерна, существует и другое мнение, высказываемое Германом Каном, который утверждает, что сдерживание не гарантирует предотвращения войны, но термоядерная война будет не такой катастрофичной, как это представляется «ядерным пацифистам» и таким стратегам, как Оскар Моргенштерн. Общий тезис, который отстаивает Кан, выражает следующее его утверждение: «Еще более уместным представляется следующий вопрос. Насколько счастливой и нормальной будет жизнь, на которую стоит рассчитывать выжившим и их потомкам? Несмотря на широко распространенное убеждение в противном, объективные исследования указывают: несмотря на то, что в первое послевоенное время действительность будет поистине трагичной, эта трагедия минует и не помешает счастливой жизни выживших и их потомков»[200].