Да – тогда и сейчас

В больничной ванной зеркала не было. Вечером при включенном свете он мог увидеть свое отражение в оконном стекле, но блики от флуоресцентной лампы не давали ничего разглядеть как следует. Когда Фрэнсис наконец рассмотрел свое лицо, – Лина села к нему на кровать и достала из сумочки зеркальце, – то подумал о наспех слепленной глиняной голове, застывшей до того, как ее успели подправить. От верхней части лба до челюсти шла впадина, череп напоминал помятое крыло автомобиля. Кожа была серой, с иссиня-желтыми пятнами. Восстановление шло постепенно, и Фрэнсис догадывался, что сейчас он выглядит куда лучше, чем раньше, что он уже на пути к обретению нормального человеческого облика.

– Не так уж плохо, верно? – мягко проговорила Лина. – Все можно исправить.

С тех пор как все произошло, Фрэнсис почти не видел, чтобы жена плакала, но в тот день она разрыдалась.

– Скажи что-нибудь, – просила Лина, но он не знал, что сказать.

Красавцем Фрэнсис себя никогда не считал. О таких вещах он вообще не задумывался. Но раньше, глядя на собственное отражение, он по крайней мере себя узнавал.

За неделю до выписки его вывели на лестницу и велели подняться на десять ступенек. Каждый шаг по-прежнему отдавался болью в лицевых костях. Лина поддерживала его за локоть, а врач стоял рядом, готовый подхватить, если он оступится. Социальный работник в сотый раз задавал одни и те же вопросы: сколько ступеней в его доме снаружи и внутри, есть ли поручни, как открываются двери, наружу или внутрь. Добравшись до последней ступеньки, Фрэнсис вцепился в перила, перевел дух и постарался унять головокружение, уставившись здоровым глазом в одну точку. Он знал, что Лина была бы рада оставить его в больнице. Говорила, что здесь надежнее. В больнице было отличное оборудование. В палате имелся душ. Медики с утра до вечера следили за его состоянием, мерили температуру и при необходимости давали антибиотики и обезболивающие. В самом начале лечения, когда отек мозга еще не спал, у Фрэнсиса началось сильное воспаление мочевыводящих путей, но из-за притупленных чувств он не ощутил боли. Тревогу забила медсестра, когда проверила катетер и обнаружила кровь в моче.

– Что было бы, случись это дома? – восклицала Лина.

– Страховка это покрывает? – спросил Фрэнсис, как только смог говорить. – Все это?

Лина честно ответила, что понятия не имеет и знать не хочет. О счетах они будут думать, когда он выздоровеет.

Фрэнсис провел три недели в реабилитационном центре, а когда наконец вернулся домой, его продолжали посещать медсестра, физиотерапевт, реабилитолог и логопед. Медики не могли дежурить в доме постоянно, так что Лине часто приходилось тащить мужа на себе в спальню или в ванную. На первом этаже ванной у них не было, и Лина шутила, что наконец-то появился повод сделать ремонт, о котором она мечтала десять лет. А пока она забрасывала руку Фрэнсиса себе на плечо, крепко обнимала его за пояс, и они вдвоем преодолевали ступеньку за ступенькой. С душем тоже возникли сложности: край ванны был слишком высоким, и Фрэнсису снова требовалась помощь жены. Она наклонялась, прижимаясь щекой к его обнаженной груди, приподнимала сначала правое колено, затем левое, как учил терапевт. Воду можно было направлять только на грудь или ниже – если струя попадала Фрэнсису на лицо, он вопил от боли, особенно когда анальгетики уже переставали действовать, а принимать новую дозу было еще рано. Первое время Лина так волновалась, что забиралась в ванну вместе с мужем и помогала ему мыться. Обычно она раздевалась до трусов и футболки.

– Ты промокнешь, – говорил Фрэнсис.

– Ну и пусть, – отвечала Лина.

– Почему не разденешься совсем?

– Не знаю. – Она пожимала плечами.

Со временем Лина разрешила мужу мыться самому, но все равно стояла рядом. Оттого что она была одета, Фрэнсис чувствовал себя голым вдвойне. Потом Лина стала садиться на опущенную крышку унитаза и ждать, пока он вымоется. Вскоре Фрэнсис смог передвигаться без посторонней помощи, и она стала ненадолго отлучаться по делам. Стоя в очереди, потея в теплом пальто и отчаянно желая поскорее вернуться домой, Лина подчас задумывалась, удастся ли ей когда-нибудь побывать еще хоть где-нибудь кроме магазина, аптеки или банка. Она часто проезжала мимо парикмахерской, в которой раньше стриглась, – словно мимо реликта прежней жизни.

Девочкам смотреть на Фрэнсиса было тяжело. Нэт и Сара, говоря с ним, старались не отводить взгляд совсем, но и не задерживали его на отцовском лице. Кейт была храбрее. Бледная, серьезная, она, похоже, специально разглядывала не только его глаз, но медленно, скрупулезно изучала каждый рубец – на лбу, на щеке, на шее. Визиты девочек в больницу проходили одинаково. Нэт и Сара заводили банальные разговоры о соседях и школе, старательно подражая материнскому бодрому тону, а Кейт внимательно рассматривала отца, не слушая их болтовню.

Однажды, когда Фрэнсиса уже собирались выписывать, Кейт вклинилась посреди рассказа Сары о кастинге для школьного спектакля и ни с того ни с сего заявила:

– По этому углу можно вычислить, где она стояла.