Да – тогда и сейчас

– Значит, он уехал, – сказала мама, прежде чем Питер успел сесть.

– Ну да, уехал, – признался Питер. – Откуда ты знаешь?

– Он приезжал. Я сначала не поняла, в чем дело, а потом догадалась. А ты, значит, остался с Джорджем? – Она была какой-то кристально ясной. И светлой. Словно ее починили, сделали наконец прежней.

– Да.

– Ты ходишь в школу? У тебя хорошие оценки?

– Да.

– Хорошо. Ладно, Питер, послушай. Все образуется. Я очень скоро отсюда выберусь. Им придется меня отпустить. И вот что я придумала – мы с тобой откроем магазин. Не в Нью-Йорке, конечно. Может быть, в Чикаго. Или в Лондоне. Особенный магазин. Специализированный. Жилье сначала придется снимать, но со временем у нас появится собственная квартира. Заведем много знакомств, в том числе с людьми из высшего общества. Если Джордж хорошо к тебе относится – он же хорошо к тебе относится? – возьмем его в долю.

Питер не знал, что сказать, и потому молчал. Часы отсчитывали секунды. Он поднялся на ноги и подошел к книжному шкафу, забитому настольными играми.

– Я не думаю, что тебя скоро выпустят, мама, – наконец произнес Питер.

Пришло время сказать ей правду. И лучше сказать такую правду, чем признаться, что ему страшно, что ее слова звучат как бред, что он не хочет открывать специализированный магазин и вообще не понимает, что это такое. По комнате для свиданий с мягкими креслами, призванными создавать иллюзию домашнего уюта, чтобы пациентам и посетителям казалось, будто они у себя в гостиной, взад-вперед сновали сестры и прочий персонал.

Энн обхватила себя за плечи и, сощурившись, уставилась на потолок, словно заметила там паутину.

– Ты видишься с той девчонкой? – спросила она, помолчав.

– С какой девчонкой? – переспросил Питер, хотя отлично понимал, о ком идет речь. – Нет.

– А что с ее отцом? Стал как новенький?

– Не знаю, мам. Отец и Джордж говорили, что его выписали. Вряд ли он вернулся на службу. А вообще я не знаю.

Мама долго молчала.

– Уж я-то насмотрелась на подобных девиц. Моя сестра была такой. Все они ведьмы, привораживают мужчин. Но ты у меня сильный, Питер, сильный и умный. Думай головой. Гляди на нее трезво. Она совершенно заурядная девка. Теперь-то ты это видишь? Пустышка. Ничтожество.

Питер убеждал себя, что молчание – не трусость. Что здесь такого? Но тут он вспомнил, как Кейт пристально смотрела на него, когда чувствовала, что он расстроен, вспомнил ее привычку без конца заправлять прядь волос за ухо, когда разволнуется. Сейчас она, должно быть, его ненавидит.

– Я не знал, что у тебя есть сестра.

– Ты слышал, что я сказала? Повтори. Скажи: «Я сильный! Я умный!»

– Где твоя сестра теперь? Как ее зовут?

Мама родилась в Ирландии, там осталась ее семья, но она никогда о ней не говорила.

– Ты меня слушаешь? – мама повысила голос. Одна из медсестер встрепенулась и направилась к ним.

– Я сильный. Я умный, – прошептал Питер.

Маму это вроде бы удовлетворило. Она отправила его к буфету за водой и черствым печеньем с липкой засахаренной вишенкой посередине.

– А теперь, – сказала мама, когда Питер вернулся, – расскажи-ка мне о вчерашних соревнованиях.

Медсестра возвратилась на исходную позицию.

Было удивительно, что мама знает расписание его соревнований и вообще в курсе, что он занимается бегом. Питер вспомнил, как накануне согнулся в три погибели, схватившись за дерево, и ноги Джима Бертолини в сине-белых шортах промелькнули так близко, что можно было разглядеть гусиную кожу на бедрах. «Датч-Киллс» стали третьими, хотя считались фаворитами.

– Нормально прошли. Неплохо. Я хорошо себя показал.

– Вот видишь? – обрадовалась мама. – Ты сильный! Ты умный! Я же говорила!

Когда Питер вернулся в Куинс, оказалось, что Джордж осуществил грандиозную перестановку. Дядя стоял посреди гостиной, точно король, обозревающий свои владения. Здесь появился небольшой раздвижной стол с двумя стульями. Диван переехал к противоположной стене, а телевизор в угол. Исчезли кресло и громоздкая стереосистема. Теперь комната казалась в два раза больше. Пластмассовые ящики, в которых хранилась всякая мелочь, сменил плетеный комод. На плите шкварчала кастрюля с мясным соусом.

Питер застыл на пороге потрясенный, боясь произнести хоть слово. Он сбросил с плеч рюкзак, сжал кулаки и затаил дыхание.

– Классно же получилось? Здорово смотрится, нет?

Джордж заметил изумление племянника, подскочил к нему, схватил по-медвежьи, оторвал от земли и кружил, пока Питер не зашелся смехом.

– Ты погляди. – Джордж протянул ему салфетку. – Погляди только, я салфетки купил.

Когда подоспел ужин, Джордж, как заправская хозяюшка, поставил на стол две порции макарон и два стакана имбирной шипучки. Стол оказался таким маленьким, что дядя и племянник сталкивались коленями. Пришлось поставить стулья под углом. Джордж болтал о бейсболе, о мемориале Рузвельта, о девчонке, с которой он познакомился сто лет назад и дурак был, что не позвал на свидание, о том, мягкой выдастся зима или суровой. Питер надеялся, что он никогда не замолчит.

– А ты так ничего и не сказал, – вздохнул Джордж, когда они поели и пришло время убирать со стола. – Не заметил.