Да – тогда и сейчас

Брайан уехал почти через месяц, в день самых крупных соревнований сезона. Вид отца, занятого сборами, Питеру был невыносим. Сначала в квартире появилась новенькая дорожная сумка. Потом пакет из магазина «Маршаллс», набитый разноцветными рубашками для гольфа. Питер не то чтобы злился, просто ему было приятнее пить колу у подъезда и наблюдать за соседями, которые торопились домой с работы и выгуливали собак, чем смотреть, как отец складывает вещи. Однажды, пока Брайан говорил по телефону, он вышел на крыльцо и увидел, как одна женщина в три приема припарковала свой «универсал» так, что между ней и соседними машинами осталось ровно по два дюйма. Питер мысленно ей поаплодировал. Мимо прошел знакомый парень из школы. Они учились в разных классах, и в соревнованиях по бегу этот парень не участвовал, так что Питер ограничился коротким «привет!» и отвернулся.

Утром Брайан уложил две сумки в багажник и закрыл за собой дверь.

– Я оставил деньги Джорджу, – сказал он Питеру, который вышел его проводить. – Так что об этом можешь не волноваться.

Питер об этом и не волновался. Он думал, успеет ли переварить до старта съеденный на завтрак бейгл. А ведь бейглы купил Джордж. Питер подумал, что ему надо бы время от времени вносить свой вклад в общие траты. Он понятия не имел, сколько зарабатывают сварщики.

– Береги себя, – попросил Питер.

Джордж чуть раньше попрощался с братом теми же самыми словами. Питер ужасно торопился, боялся пропустить автобус своей команды. Ему надо было размяться и принять душ. Прохладное утро пахло яблоками. Питеру не хотелось тратить его впустую, стоя посреди улицы.

– Держись, Пит, – сказал Брайан. – Скоро увидимся.

– Да, я знаю. Ты говорил.

Питер остался на тротуаре, а отец вырулил с парковки, направился в сторону Вудсайд-авеню и свернул направо. Прежде чем на светофоре загорелся зеленый, машина подъехала к перекрестку и заняла свободное место в ряду.

Спустя два часа, после весьма нервной поездки на микроавтобусе с остальной командой до парка Ван-Кортландт Питер сошел с дистанции, не пробежав и милю. Он отлично стартовал, как всегда, оказался в лидерах, но, когда бегуны углубились в лес, начал отставать. Никак не получалось поймать ритм, и кроссовки казались слишком тяжелыми. Вскоре его уже обгоняли парни из юниорской команды. Питер перешел на шаг и остановился, пропуская вперед остальных.

– У тебя судорога? – спросил подбежавший тренер.

Это было совсем на него не похоже. В автобусе, на обратном пути в Куинс, тренер попросил Питера сесть рядом.

– Ты как? – спросил он. – Что стряслось?

Питер пожал плечами:

– Как-то мне нехорошо.

– Позвонить твоему отцу?

– Нет. Я с ним потом поговорю. Когда он меня заберет.

Грудь сдавило, стало трудно дышать. Питер потянулся, но это не помогло. Тогда он открыл окно, опустил веки и подставил лицо сырому воздуху.

– Закрой! – крикнул кто-то с заднего сиденья, и Питер подчинился.

Немного погодя микроавтобус команды занял свое место на парковке у спортзала, а Питер с сумкой на плече встал на остановке у кладбищенских ворот в ожидании городского автобуса.

Маму Питер навещал по воскресеньям. Не каждую неделю, но старался как можно чаще. Сначала его подвозил отец, но со временем он стал ездить на поезде. Питеру нравилось путешествовать одному. Обычно он ехал на седьмом до «Гранд-Сентрал», потом пересаживался на «Метро-Норт» и за семьдесят минут добирался до Гудзона. Надевал плеер, чтобы никто не вздумал заводить с ним разговоры, и смотрел в окно. За стеклом мелькали, переходя один в другой и сливаясь, городки Уэстчестера, потом дома пропадали и глазу открывалась сельская местность – лишь вдалеке маячили силуэты каменных изгородей. Дома сменялись конскими выгулами, мощеные дорожки уступали место рыхлому гравию и утоптанной грязи. Города, мимо которых проносился поезд, были совсем не похожи на Гиллам, но Питер все равно поневоле сравнивал их с Гилламом. Иногда он замечал пасущихся коров. От станции до больницы было почти две мили по проселочной дороге. Как-то в сильный дождь Питер взял такси, а когда женщина-водитель спросила, кого он навещает в больнице, рассказал ей всю правду. Когда они приехали, женщина сказала, что очень ему сочувствует, но все равно возьмет с него пять баксов, поскольку уже отметилась у диспетчера, да и у нее у самой дела идут не сказать чтобы здорово.

Питера долго не пускали к матери. Отец несколько раз навещал ее в больнице в Бронксе, но врачи и адвокаты в один голос твердили, что ему не стоит брать с собой сына, пока все не уладится. Встреча с Питером, как объяснил отец, могла нарушить то хрупкое душевное равновесие, в которое удалось привести маму, – рисковать нельзя. Все, от кого зависела ее судьба, были в этом солидарны, но Питер все равно тревожился: мама наверняка его ждет, а он все не приходит. Однажды вечером, вскоре после суда и перевода Энн в Уэстчестер, отец потрепал его по голове и сказал, что мама скоро поправится.

– Я только хочу сказать… – добавил он.

– Ты хочешь сказать, что это она не хочет меня видеть?