В Нью-Йорке куда ни плюнь – кондитерские, надо беречься, чтобы не растолстеть, – предупредил отец. Это было его единственное напутствие. Про женщин, выпивку и драки Фрэнсису никто ничего не говорил, ведь он был умница, примерный юноша, и голова на плечах у него имелась. Теперь, глядя на сына с небес, родители, должно быть, его не узнавали. Фрэнсис не виделся с Джоан со дня их свидания в «Холидей-Инн» и не отвечал на ее звонки с тех пор, как узнал о болезни Лины.
Было утро понедельника. Операцию назначили на одиннадцать, Лине следовало прибыть в больницу к девяти, а сейчас только начало восьмого. Мимо Джоан, хлопая дверью, сновали рабочие. Она, не отрываясь, смотрела на Фрэнсиса. Местные полицейские отправились за кофе, бросив машину под знаком «Парковка запрещена». «Виноват, виноват, доброе утро», – бормотали они, проходя мимо Фрэнсиса. Он вспомнил, как сам был копом, бегал по лестницам и колесил по городу на патрульном автомобиле, вспомнил пьянящее предвкушение победы над злом и оглушительное разочарование, когда он оказывался на месте слишком поздно. Этим ледяным январским утром, оставив дома шепчущую молитвы жену и дочь-первокурсницу, слишком юную, чтобы лишиться матери, Фрэнсис вспомнил, как однажды разрулил приключившуюся в многоэтажке семейную ссору с дракой – по очереди приглашал супругов в коридор пятого этажа и каждого спрашивал: ты же его любишь? А ты ее? В таком случае будьте так любезны не швыряться мебелью. С тех пор какое-то время в участке его звали лейтенант Возлюби Ближнего.
Однажды Джоан позвонила им домой. Она была уверена, что Лина на работе, но та взяла трубку. Фрэнсис слушал их разговор, стоя у двери в спальню, и сжимал кулаки с такой силой, что затекли запястья.
– Это Джоан Кавана, – немного удивленно проговорила Лина, повесив трубку. – Кейси просила узнать адрес Кейт, у них намечается встреча одноклассников. Если честно, мне показалось, что Джоан пьяна.
Фрэнсис что-то пробормотал и поспешил укрыться в ванной. Из зеркала на него смотрело бледное, осунувшееся лицо, покрытое шрамами.
– Я знаю про Лину, – сказала Джоан, когда они поравнялись у дверей гастронома.
Фрэнсис подумал, что слышать имя жены из ее уст – часть наказания, которое ему придется понести. Джоан не имеет права говорить о Лине, но в том, что она этого не понимает, виноват только он.
– Как она? – спросила Джоан и посмотрела на него так, словно была вправе рассчитывать на ответ.
Как сказать то, что следует сказать, и не навредить всем еще больше? Фрэнсис не сказал ничего. Он прошел мимо Джоан, точь-в-точь как безымянный рабочий или полицейский, вошел в магазин, купил стакан кофе и взял газету.
Через минуту она медленно проехала мимо него, на ходу выкрикивая слова, которыми он и сам себя называл: трус, обманщик, урод. Фрэнсис мог бы перейти на другую сторону, но застыл на месте. Каждое ее слово было справедливо. Она так и ехала за ним, оскорбляя на все лады, пока он не свернул на Мэдисон-стрит.
Саре и Натали не сиделось на месте. Они то и дело отправлялись за кофе и бутербродами, которые никто не ел, или просто расхаживали по длинным больничным коридорам. Кейт встала рядом с отцом и словно приросла к полу.
В комнату ожидания то и дело заходили врачи, с добрыми вестями для других семей, а операция Лины все не кончалась.
– Кейти, – позвал Фрэнсис и прижал дочь к себе, как давным-давно, когда она была совсем маленькой.
Кейт заверила его, что с ней все в порядке. Хирург рассказал, как будет проходить операция. Отведенное на нее время еще не истекло. По словам Кейт, его самого оперировали на несколько часов дольше запланированного, хотя он этого, конечно, не помнил. Фрэнсис представил на своем месте Лину, а себя на столе в операционной, и понял причину ее непрестанного беспокойства о нем.
– Папа, – начала Кейт, – возможно, сейчас не самое подходящее время, но мне нужно кое-что тебе сказать.
У Фрэнсиса кольнуло в сердце, но он был благодарен ей – за возможность отвлечься, ненадолго отвести взгляд от часов на стене. Кейт забеременела? Он воспитывал ее по-другому, но не его дело распоряжаться ее будущим. Вылетела из университета? Не похоже на Кейт, но если и так, никакой трагедии тут нет; пусть поживет дома, пока не определится, что делать дальше. Что бы у нее ни стряслось, это не конец света. Сейчас главное – поставить на ноги Лину.
Он смотрел на Кейт, на свою прелестную дочку, на ее волосы, сияющие под люминесцентными лампами.
– Я получила письмо от Питера, – сказала Кейт. – Оно пришло на домашний адрес. Мама догадалась, от кого это, но все равно переслала мне в университет. Она велела рассказать тебе, но я все не могла выбрать момент.
Фрэнсис убрал руку с ее плеча.
– Так ты получила письмо от Питера Стенхоупа, – повторил он. – И что же в нем было?
Кейт отвела глаза, дернула плечами: