Да – тогда и сейчас

Кейт отказывалась верить, но Натали убедила ее: надо поговорить с матерью. Все это казалось форменным безумием, но, если по городу поползли слухи, лучше, если мама услышит не от посторонних. Вместо того чтобы прийти в ужас и разрыдаться, Лина припомнила один странный телефонный разговор. Еще она вспомнила, как звонила домой с работы, когда поставила на плиту рагу, а конфорку включить забыла. Лина звонила снова и снова, но Фрэнсис так и не ответил. Вечером она спросила, куда он отлучался, но Фрэнсис заверил ее, что целый день был дома.

– Мама, не вздумай его прощать, – заявила Сара. – Пусть катится на все четыре стороны.

Натали была того же мнения. Кейт разозлилась на мать и сестер за то, что они оказались такими легковерными. Наверняка случившемуся было объяснение.

– Девочки, – сказала Лина, – это касается только меня и вашего отца.

Дочки приехали домой на День матери. К их приезду Фрэнсис посадил цветы. Сара и Натали старались избегать отца, а Кейт не спускала с него глаз и в конце концов подстерегла у сарая.

– Это правда – что про тебя сказала Кейси?

Он мог бы соврать, и Кейт ему поверила бы. Она поверила бы любой лжи, лишь бы оградить себя от горькой правды.

Фрэнсис повесил на крючок садовые ножницы, бросил грабли в ящик с инструментами.

– Это касается только меня и твоей мамы, – произнес он, не глядя на дочь.

– Это отвратительно. Просто чудовищно. – Кейт сделала шаг к отцу, точно собиралась его толкнуть. – Как ты мог? После всего, что она для тебя сделала? За что ты так с ней обошелся?

– Я не знаю.

Это была правда.

– Не знаешь? – Ее голос стал хриплым от ярости. – Не знаешь?

Кейт пошла к дому, но тут же остановилась и повернулась к Фрэнсису:

– Я встречаюсь с Питером. Мы ездили друг к другу. Я люблю его. Раньше мне было стыдно, а теперь нисколько. – Она пристально смотрела на отца, ожидая его реакции. – Он никогда со мной так не поступит. Как ты поступил с мамой.

Тут Фрэнсиса внезапно охватила ярость. Он ни разу в жизни не бил своих девочек, но сейчас с трудом сдержался, чтобы не залепить дочери пощечину.

– Кейт! Ради бога! Тебе пора повзрослеть.

– И знаешь, что еще? Мама в курсе. Она не возражает.

– Ну да, конечно.

– Это правда. Спроси у нее. В чем проблема? Не нравится, что у мамы есть от тебя тайны? Что она сделала что-то за твоей спиной?

На следующий день, когда девочки сели в автобус и отбыли в Нью-Йорк, Лина прилегла отдохнуть в комнате Кейт. Фрэнсис не знал, захочет ли жена его впустить, и пересказал разговор с дочерью, стоя на пороге.

– Это, скорее всего, ненадолго, – пробормотала Лина, не глядя на него. Ее пальцы теребили детское одеяльце Кейт.

– Она сказала, что любит его.

– Я ее предупреждала. Объясняла, что любовь не всесильна. Но если мы начнем на нее давить, будет только хуже.

Фрэнсису стало страшно.

– Как можно быть такой дурой? После всего, что со мной случилось? Почему именно он? Именно этот парень? Ты должна поговорить с ней, меня она не послушает. Мы никогда не ругали ее за то, что она убежала тогда из дома.

Лина впервые за несколько дней посмотрела на мужа:

– А теперь ты ее обвиняешь?

– Нет, конечно.

В конце концов, они же еще совсем молодые. Глядишь, их чувство скоро выдохнется. Лина была счастлива, что дочка влюбилась, а что избранником оказался Питер, не так уж важно. Она сама бросалась в любовь очертя голову. Возможно, Кейт в нее. Когда-то Лина призналась Фрэнсису первой. Его это потрясло: в те времена так было не принято. Они гуляли по Бей-Риджу, потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться, и столкнулись холодными носами. Лина не требовала ответного признания, она просто подарила Фрэнсису свою любовь, а он был волен принять ее дар или нет.

– Лина… – позвал Фрэнсис. Он шагнул через порог и остановился у изножья кровати, не зная, как быть дальше. – Я…

Но Лина была словно стиснутый кулак. Она натянула одеяло до подбородка и отвернулась к стене.

– Со временем все наладится, Фрэнсис. Но еще не сейчас.

Глава четырнадцатая

На последнем курсе в Эллиоте товарищи по команде обращались к Питеру чаще, чем к тренеру. Тренер нацелился на работу с первым дивизионом в Пенсильвании, и ему уже было не до студентов, так что Питеру приходилось говорить ребятам, как разминаться и какие дистанции выбирать. Он гонял бегунов по дорожке, переводил вечных спринтеров на средние дистанции, собирал команду на краткий, но четкий инструктаж прямо на трибуне, которая заменяла ему личный кабинет. Парни были в основном неуклюжие, выбравшие бег только потому, что другие виды спорта им не давались, полагавшие, что бегать – это просто. Их приходилось отсеивать, делая упор на таких же, как сам Питер, стипендиатов. Один стайер после тренировки забавы ради взял барьер, и Питер понял, что этот парень создан для бега с препятствиями. Он деликатно изложил свои соображения тренеру и попросил, чтобы тот посмотрел сам и сказал, прав Питер или не прав. Тренер посмотрел и официально утвердил все изменения. Команда стала сильнее. Теперь после каждого серьезного соревнования бегуны искали глазами на трибунах Питера.