Да – тогда и сейчас

Кейт приехала в Гиллам в воскресенье утром. Приехала на автобусе, никого не предупредив, и дошла до дома пешком. Спускаясь по Джефферсон-стрит, она увидела, что окна в родном доме украшены валентинками, которые они с сестрами вырезали в детстве. Представив, как мама лезет на чердак за коробками, а папа держит лестницу и повторяет: «Лина, осторожнее!» – Кейт с трудом сдержала слезы. Как-то раз, вернувшись с ночной смены четырнадцатого февраля, отец подарил ей и сестрам ластики в виде сердечек, а матери дюжину алых роз. Обрезая длинные стебли и суетясь в поисках вазы, мама ворчала, что с цветами можно было подождать до конца февраля, когда цены станут не такими кусачими, она бы не обиделась.

Кейт осторожно постучала в парадную дверь, а когда никто не отозвался, обошла вокруг дома, хрустя кроссовками по заледеневшей траве, и достала ключи из-под фальшивого камня. Когда она распахнула заднюю дверь, отец доставал из буфета вторую кружку.

– Я тебя из окна увидел, – сказал он.

– Где мама?

– Спит.

На часах было около восьми. У Лины отросли волосы, такие же кудрявые, только теперь она их не красила, и в темно-русых прядях сквозили стальные и белые нити. Ремиссия продолжалась уже несколько лет. Мать никогда не говорила о Джоан Каване. Лишь однажды, примерно через год после операции, когда мамины волосы только начали расти и торчали задорным ежиком, они с Кейт пошли в итальянский ресторан, и, возвращаясь на парковку, Лина вдруг остановилась и бросилась обратно к ресторану.

– Я кое-что забыла, – обронила она, глядя через плечо.

Кейт чуть не рассмеялась ее поспешности, но увидела, как через парковку идет Джоан Кавана. Лина вышла из своего укрытия, лишь когда Джоан исчезла в дверях магазина.

– Ну мам… – сказала Кейт, когда они сели в машину.

– Я просто не хочу ее видеть, – ответила Лина. – Мне отчего-то неловко.

– С какой стати? Это ей должно быть неловко.

– И все же, – пожала плечами Лина.

– Теперь маме нужно больше сна, чем в молодости, – сказал Фрэнсис.

Кейт всегда казалось, что отец читает ее мысли. Она повесила сумку на спинку стула и взяла предложенную кружку. Фрэнсис молча налил им молока.

– Решила навестить родные края? – спросил он, складывая газету.

Отец уже успел сходить в магазин. Перед ним лежал кусок вощеной бумаги. Сверток с рогаликом на другом конце стола дожидался Лину.

– Да, давненько у вас не бывала.

– Работа есть работа. Кстати, как у тебя дела?

Он все знает, поняла Кейт. Непонятно откуда, но знает. Она прислушалась, надеясь различить на лестнице мамины шаги, но в доме было тихо. В углу у плиты негромко гудел обогреватель.

– Мне нужна помощь, – решилась Кейт.

– Какая?

– Питер хочет поступить в полицейскую академию.

Отец выдержал паузу.

– Питер Стенхоуп.

– Да. Тот самый Питер.

Фрэнсис смотрел на нее с каменным лицом.

– В общем, они тянут с ответом, и, кажется, собеседование прошло не совсем гладко.

– И психологическое тестирование, – кивнул отец, и Кейт замерла. – Это он тебе сказал?

– Да, конечно, он, но он решил, что проверяющий мог просто пытаться сбить его с толку.

– Да нет, с тестом действительно не все в порядке. Есть кое-какие настораживающие моменты. Ничего серьезного, но в сочетании с биографией выходит скверно.

– Откуда ты знаешь?

– От одного приятеля. Он позвонил предупредить меня и спросить, что я об этом думаю.

Кейт подняла глаза от кружки и посмотрела на отца:

– Что ты ему сказал?

– О чем ты хотела попросить? Чтобы я замолвил словечко за Питера?

– Да.

– Почему?

– Потому что он хочет быть полицейским и может стать хорошим полицейским. А еще потому, что я его люблю и мы, наверное, скоро поженимся.

Фрэнсис со вздохом отодвинулся от стола.

– Ты собираешься сломать себе жизнь.

Кейт решительно поставила кружку на стол, совсем как он секунду назад, и заявила, что со своей жизнью она вправе делать что хочет. И кстати, ему ли читать ей нотации. Он до сих пор остается в этом доме исключительно из-за ангельской доброты Лины.

Фрэнсис пропустил ее слова мимо ушей.

– Ты думаешь, в такой семье можно вырасти нормальным? Сейчас тебе не хочется в это верить, но я знаю, о чем говорю. В браке рано или поздно все вскроется. Где тонко – там и порвется.

– Тебе ли не знать? – кивнула Кейт.

Фрэнсис сурово глянул на дочь. Она выдержала его взгляд.

– Почему именно он?

– Потому что я его люблю.

– Одной любви недостаточно. И недостаточно – это еще мягко сказано.

– Мне достаточно. Ему тоже.

Фрэнсис улыбнулся, но в улыбке не было и тени радости.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Кейт сдерживалась изо всех сил. Нашелся советчик по части любви! На подоконнике стояли в ряд банки из-под варенья, в которых зеленела рассада. Фрэнсис встал, и Кейт заметила, что джинсы на нем висят. Да и в плечах он стал как будто у́же. На рубашку налипли крошки. Почему он никогда не ездил в Ирландию? Почему не возил туда дочерей? Какой была его жизнь до того, как она родилась? Раньше Кейт жалела его, ведь ему пришлось покинуть отчий дом так рано, но теперь она знала: обрести свободу можно, лишь уйдя от тех, кто лучше тебя знает, как тебе жить.