Да – тогда и сейчас

Осознав, что Энн говорит серьезно, Кейт не смогла сдержать смех и хохотала, пока не начала всхлипывать, уткнувшись головой в колени. Энн намертво вцепилась в руль, как будто вела машину сквозь ураган. Кейт было все равно. Она вышла из дома с твердым намерением сказать все, что ей, черт побери, нужно было сказать.

Энн разжала руки и откинулась на спинку сиденья:

– Где он?

– Дома. Спит.

После долгого молчания Энн спросила:

– Как зовут детей?

– Фрэнки. Сокращенно от Фрэнсиса, – ответила Кейт. – И Молли.

– Сколько им лет?

– Фрэнки десять, Молли восемь.

– Молли – это от Мэри?

– Нет. Молли – это Молли.

– Разве есть святая Молли?

Кейт уставилась на нее.

– Неважно, – сказала Энн. – Просто я сама ни за что не назвала бы так ребенка. Твоя мать не возражала? Ее не беспокоит, что нет святой Молли?

Лине имя внучки не понравилось, но Кейт не собиралась сообщать об этом Энн.

– В принципе я не против. Молли так Молли.

Кейт фыркнула, давая понять, что ей совершенно все равно, нравится Энн имя ее дочери или нет. Ничто не мешало ей в любую минуту выйти из машины. Но что дальше? Питер не виделся с матерью с пятнадцати лет, но Кейт верила: тот, кто тебя растил, всегда будет знать о тебе нечто важное. На земле был только один человек, который мог понять Питера лучше, чем она, его жена.

Энн теребила старый футляр для компакт-дисков.

– Я очень хочу помочь Питеру, – сказала она, – хоть и не знаю как. Мне нужно с ним поговорить.

Кончиками пальцев Кейт выстукивала по двери машины мелодию эстрадной песенки, звучавшей отовсюду тем летом. А чего она, собственно, ждала? Что Энн передаст ей тайное заклинание, от которого все сразу станет хорошо, и навсегда исчезнет из их жизни?

Кейт подумала о Питере, спавшем непробудным сном в подвале. В последнее время он только огрызался на все попытки поговорить.

– Ладно, – вздохнула она. – Приходите к нам на ланч. Только не прямо сейчас. Питера нужно успокоить, подготовить. У него на работе творится ад, а тут еще и это. Сейчас к нему нельзя приставать. Он этого просто не вынесет.

– Когда?

– Через две субботы. – Кейт посчитала в уме. – Шестнадцатого июля. – Она перевела дух.

– Ты говорила ему… что видела меня тут?

– Нет.

– А я все думала – говорила или не говорила.

– Я не хотела его огорчать.

Энн смотрела на жену своего сына, мать его детей с тем же чувством, которое охватило ее после противостояния у булочной в Лексингтоне. Он не хочет вас видеть, сказала тогда Кейт. Она любит его, поняла Энн, и, как большинство людей, верит собственным словам.

– Приходите к часу, – сказала Кейт, открывая дверь.

Всего один раз, пообещала она себе. Говорить родителям и сестрам не обязательно. Их это не касается; это касается только Питера. А то они раздуют целую историю. Они не поймут. Небо озарил фейерверк. Кто-то тренировался перед Четвертым июля. Ночь была душной, но Кейт пробирала дрожь. Всего через две недели Энн Стенхоуп будет есть сэндвичи в ее доме. Непостижимо. Но пока Кейт сидела в машине, Энн вовсе не казалась ей чужой. Этот профиль. Линия подбородка, посадка головы на тонкой шее. Она слышала имя Энн, еще когда была в материнской утробе. Даже то, как эта женщина держала руки на руле, было знакомым. «Я словно повстречала давно потерянную родственницу», – подумала Кейт и внезапно поняла, что так оно и есть.

Глава семнадцатая

Заседание медицинской комиссии назначили на сентябрь, а пока Питеру было предписано дважды в неделю посещать психиатра.

– Дважды? – переспросила Кейт. – Ничего себе.

Питер мог бы сказать жене, что к мозгоправу ему надо один раз в неделю, а второй раз ходить тайком, но врать не хотелось.

Ему дали две недели больничного и две недели отпуска, а потом собирались перевести на бумажную работу в другом подразделении. А там до слушаний останется лишь пара недель.

– Я не понимаю, – повторяла Кейт. – К чему эти слушания? Чего они хотят? Дежурный инспектор подписал протокол, никто не пострадал. Я не понимаю, зачем они собирают эту комиссию.

По лицу Кейт было видно, что такие мысли терзают ее день и ночь. Ее недоумение можно было понять. Вот только она не знала того, что знал Питер: все решили несколько часов в больнице. В его личном деле уже была отметка о запахе спиртного в служебное время. Тогда юрист написал представление заместителю начальника полиции, и наутро тот вызвал Питера к себе в кабинет. Питер сказал, что зашел пообедать в «Олдтаун» и повстречал старого приятеля. Это случилось всего один раз. Еще бы, заметил замначальника, не хватало, чтобы такое повторилось снова. Ему самому однажды показалось, что от Питера несет перегаром, но тогда он решил, что померещилось, а теперь уже подозревает, что нет. Конечно, Питер мог бы побороться, но предпочел молча принять взыскание, отказался от дополнительного отпуска и никому об этом не сказал. На самом деле он любил бывать в «Олдтауне» и никогда не упускал случая туда заглянуть. В тот день бармен налил ему вторую кружку за счет заведения, но что такое две кружки для мужчины весом в двести фунтов? Все равно что лимонад.