Да здравствует король (СИ)

– Я выслеживал его целый день. Он бежал, бежал, прячась в самом центре табуна, но, знаешь, Цири, единороги – трусливые твари.

– Ублюдок, – шепнула девушка, в гневе сжимая простынь.

– Убежали, когда я накинул на его шею петлю. Все… Как один, просто убежали подальше, лишь бы их самих не заарканили. Бросили его одного.

Эредин развернул мертвого единорога мордой к себе, чтобы издевательски кивнуть ему, сообщая о своем «горе». Мужчина лишь на секунду потерял улыбку, после вернув ее на положенное место. Шкура единорога выпала из его рук, оказалась на полу, придавленная его ногами. Король молча прошелся вперед, к кровати, пока Ласточка боролась с подступающими к горлу слезами.

– Тебе грустно, Зираэль? Почему? Это всего лишь лошадь. Всего лишь… Урок.

– Для кого и зачем? И кто вообще будет устраивать такое ради каких-то там уроков? Больной ты…

– Это урок для многих, Ласточка. Для единорогов, решивших, что они могут играть по своим правилам, для лояльных им граждан, для тебя самой, Зираэль.

– Для меня? – непонимающе спросила девушка, в бессилье опускаясь на подушку.

Путались не только ее чувства, но и мысли. Голова ведьмачки кружилась, пока дрожали руки, слезились глаза. Она злилась, злилась и боялась, что во всем виновата сама. Иуарраквакс мертв, и его черные пустые глазницы, высохшие уста, брошенное в насмешку тело – ничто не могло дать ей ответ, помочь. Цири жалела старого друга, но понимание, что сама теперь загнана в ловушку – било по ней больнее.

Он сделал шаг вперед, когда девчонка отвернулась, пытаясь сморгнуть слезы. Слякоть окутала ее глаза, превращая картинку перед ними в размытое пятно. Девушка могла лишь слышать его приближающиеся шаги, шумное дыхание неподалеку. Она не вздрогнула, чувствуя, как жесткие пальцы эльфа касаются ее лодыжек.

– Для тебя, все верно.

Голос его дрожал в таком же дрожащем воздухе, запах вина вытеснял духоту. Цири сжала губы плотнее, думая лишь о том, как ей хочется повернуться, как хочется вцепиться ногтями в его лицо и разорвать то в клочья, чтобы потом посмеяться. Слезы все пытались пробиться, заблестеть на лице, но гордость брала верх над другими чувствами. Ведьмачка терпела молча.

– Ты, Цири, принадлежишь мне, – притворно-ласково прошептал эльф, наклоняясь над ней, ладонями шаря по юному телу. – Каждый кусочек твоего испорченного тела – мой. И этот, – произнес он, срывая с нее платье, хватая то за руку, то за бедро, то за едва заметную округлость девичьей груди. – И этот, и этот, и этот!

Цири не поворачивала лица, упрямо смотря в одну точку. Стена. Светло-бежевая стена, расположенная напротив нее – забирала все, что могла. Король злился, он желал ее внимания, испуганного крика, взгляда, гнева, он желал ее реакцию – любую, лишь бы та окрасила комнату новым цветом. Мольбу о милости, заверения о том, что она все поняла и смирилась или же отчаянный гнев и обвинения, следующие за ним. Он ждал, рисуя в воображении картинки, но ведьмачка не дала ничего. Она молчала, лишь иногда позволяя себе сделать особенно глубокий вздох.

– Смотри на меня, – произнес он, понимая, что та не повернется сама. – Смотри на меня, Зираэль, не смей отворачиваться!

Звон от пощечины, казалось, был слышен и за пределами дворца. Он заполнил собою комнату, долетел до самого коридора, и ведьмачка шикнула, почувствовав острую боль. Позже та расползлась по ее щеке, запульсировала на лице, заставив девушку поднять ослабшую руку и прислонить к месту ушиба. Цирилла повернулась, когда эльф сжал ее щеки широкой ладонью.

– Тварь, – прошипела она, вглядываясь в зеленые глаза эльфа. – Не трогай меня… Не смей прикасаться!

Только к сопротивлению у ведьмачки уже не было сил. Ослабшие руки не могли оттолкнуть короля, дать ему пусть и слабый, но все же отпор. Эльф засмеялся. Ему не составило труда сесть на ее бедра, чтобы придавить девушку к матрасу, не дать ей подняться и убежать в темный угол спальни. Ведьмачка дрыгалась под ним, пока эльф расшнуровывал пояс, с лязгом выдирал его из петель. Камзол лужей осел на полу, и остальная одежда легла бы рядом, не жги мужчину желание. Он не мог ни терпеть, ни ждать, лишь наклониться к ее лицу, чтобы лучше видеть.

– Я вобью в тебя послушание, – проговорил он четко и спокойно, прежде чем одним болезненным рывком войти в нее. – Насладись, Цири, наполнись им.

За скрипом кровати эльф не услышал ее вскрика. Руки мужчины сжали оба ее запястья, заведя ослабшие руки ведьмачки за голову, прижав их к скрипучему матрасу. Маленькая, тоненькая, он мог бы сломать ее, надавив сильнее, взяв жестче. Эредин задал темп, отбивал четкий ритм, не делая ни пауз, ни перерывов, чтобы восстановить дыхание. Он брал ее больно, брал со всей силы, чтобы проучить, заставить уважать его право единоличного обладания через боль и страх.