Да здравствуют медведи!

И все эти обязанности исполняют не какие-нибудь мудрецы, убеленные сединами и умудренные жизнью, а простые наши ребята. Большинству капитанов-промысловиков тридцать — тридцать пять лет.

Может показаться, что у капитана безграничные возможности для проявления личной инициативы. На деле же эти возможности хоть и велики, но ограничены.

Во-первых, материально — классом судна, его мощностью, ресурсами. А во-вторых, уставами морской службы, международными морскими законами и обычаями. А главное — капитан ни на минуту не забывает, что по возвращении каждое его действие будет рассмотрено и оценено людьми, которые будут судить его, капитана, хотя не всегда могут, а иногда и не хотят сами стать на его место. И потому он должен выбрать в любой ситуации не только наилучшее из всех возможных решений, но и такое, которое было бы сочтено наилучшим на берегу. И все же…

Мы обладаем достаточным опытом, доказавшим, что личность может наложить свой отпечаток на большие исторические эпохи. Если это верно в отношении целой страны, то тем более на крохотной ее части, в открытом море жизнь команды, работа и ее результаты во многом зависят не только от деловых качеств, но и от личности капитана. Может быть, нигде так наглядно не обозначается нравственный и интеллектуальный уровень целого поколения, как в работе массы капитанов. Ведь только за последние десять лет наш рыболовный флот увеличился в два раза по числу судов, а следовательно, и капитанов.

Никто лучше солдат не знает своего взводного. Точно так же и на среднем рыболовном траулере, где людей еще меньше, чем во взводе, никто лучше матросов не знает, что за человек капитан. Как ни старайся, а от матросских взглядов здесь ничто не укроется. И с этой, человеческой стороны быть настоящим капитаном на среднем траулере — значит пройти самое строгое испытание, подобно тому как командовать ротой по-человечески трудней, чем армией.

Спрятавшись в Бостонском заливе за мысом Кейп-Код, «Земгале» всю ночь работает носом на волну — ждем тайфуна «Беллу» и каждые три часа слушаем сводки ближайшей американской радиостанции Чаттем.

Под потолком радиорубки, среди надраенных медных трубок и выводов антенн, в такт пальцам Генриха, беснуясь, мигают красная и синяя лампочки. Генрих вышел на связь с Ригой.

Работает он виртуозно — перекидывает ключ с одного контакта на другой, как мелодию разыгрывает: тита-та-та, ти, тю-тю-та… Одна из служебных радиограмм разворачивает его вместе с креслом на сто восемьдесят градусов, и бурный фонтан брани вырывается из его глотки, как пена из открытой бутылки шампанского. Генриха отзывают домой. А он рассчитывал остаться в Гаване на второй срок. Причины в радиограмме не указаны, но он сам их знает — пьянство. Вскоре, однако, он успокаивается: «Пока подмену найдут, срок минует». И начинает выстукивать матросские приветы — женам, мамашам, детям. На языке судовых радистов такие радиограммы называются «жив-здоров, жива-здорова». К этим словам, собственно, и сводится весь текст. Затем, откинувшись на спинке, Генрих подключается любопытства ради к промысловому совещанию судов, работающих на банке Джорджес. Флагман «Советская Латвия» взывает: «Сдавайте груз своему управлению! За доставку на судах других управлений надо платить! Сдавайте груз на свои базы!» Значит, по-прежнему терять время и искать «своих», если даже под боком есть другая база? Но ведь все управления объединены в один главк «Запрыба»?!

— Главк новый, а волынка старая! — ухмыляется Генрих.

Только на следующий день, после полудня, мы обнаруживаем, что «Белла» проходит намного восточнее. Зря потеряны целые сутки!

— Вот трус, перестраховщик! — ворчит Генрих, имея в виду капитана.

— Чего ты от дундука хочешь! — подхватывает тралмастер Виктор Межински. — Он вчера лаптем щи хлебал, а сегодня учить лезет…

Команда молчит, но, кажется, согласна с Генрихом.

Не зря, однако, английская морская пословица гласит: «Лучше потерять время, чем судно». Капитан прав, — попади мы в циклон, команда на него же всех бы собак навешала: не бережет, дескать, людей, лихач.

Капитан Гусев на «Земгале» человек новый, успел всего два раза сходить на промысел. А команда осталась прежняя, со своими традициями.

Предшественник Гусева, судя по рассказам боцмана Лешки и того же тралмастера, был человек волевой. Иногда, правда, доходил и до самодурства. Скажет «нет» — как ножом отрежет, хотя для этого «нет» и никаких оснований не подыскать. Порой выпивал, запирался у себя в каюте, и тогда лучше было ему на глаза не попадаться. Но обиженные прощали ему свои обиды, понимая, что ему надобно время от времени проверять, не ослабла ли его капитанская власть, ибо систему его отношений с командой нельзя было назвать заурядной.

Человек образованный, интеллигентный, он разговаривал с подчиненными в той вежливо-иронической манере, которой любят щеголять многие кадровые офицеры флота. Эта сверхвежливость и чувство юмора били провинившихся куда сильней, чем выговоры и взыскания, и гасили назревавшие конфликты верней, чем приказной уставный тон.