Дай на прощанье обещанье

– Что тебе понятно, мама?! Что тебе понятно?! Что вам всем понятно и что вы все про меня знаете? Я, может быть, только-только почувствовала себя свободной. У нас со Славкой-то жизни своей, считай, и не было! Пока его родители живы были, вчетвером в одной комнате ютились, потом детей отселили, сами в зал переехали. Как сейчас помню: ночью лежишь и прислушиваешься, кто из них в туалет встанет и через зал, роняя стулья, потащится. Так все ночи напролет и слушали со Славкой, как бы кто не вышел… И вот только все наладилось, дети – в Москву, мы – по разным комнатам, как ты мне, мама, ультиматум: «Давай съезжаться!»

– Теть Галь, вы чего? – не выдержала Полина. – Ну, не хотите, как хотите. Вас же никто не заставляет. Бабушка же к вам не навсегда. Только на неделю. Правда, бабуль?

– Правда, Полечка, – заторопилась разорвать порочный круг недовольства друг другом Ада Львовна. – Разве я не понимаю? Насильно мил не будешь.

– Не надо делать из меня чудовище и неблагодарную дочь! – со слезами в голосе выкрикнула Галка и разрыдалась.

– Никто из тебя чудовище и не делал, – миролюбиво поддержал сестру Игорь. – Пусть все остается, как есть.

– Да ты! Да что ты знаешь?! – никак не могла успокоиться Галка. – Живешь, как у Христа за пазухой, денег не считаешь, подарки дорогие делаешь – ничего не стоит. А, не дай бог, случится с ней что-нибудь: заболеет или еще чего-нибудь, я таскаться с одного конца города на другой буду или ты?!

– Сиделку наймем, – не постеснялся Игорь Станиславович.

– Пусть твои дети тебе сиделку нанимают, – не осталась в долгу Галка. – А я себе не прощу, что мать на улице оставила без воды и куска хлеба.

Ада Львовна от нарисованных детьми перспектив впала в тоску и пожалела, что вообще затеяла все это. Ее судьба откровенно обсуждалась в ее же присутствии, но при этом создавалось впечатление, что речь идет о совершенно постороннем для ее отпрысков человеке.

– Хватит! – гаркнул Игорь. – Вы, на всякий случай, у меня в доме. Мне своей истерички здесь хватает. Как скажу, так и будет. Каждый сидит на попе равно. Живет там, где жил. А если помощь понадобится, вопросов нет: всегда пожалуйста.

– Ну уж нет! – поднялась со стула Ада Львовна. – Я вам не вещь какая-нибудь, чтобы меня из одного места в другое передвигать. Не нужна, так и скажите! И нечего валить с больной головы на здоровую. Я, слава богу, еще из ума не выжила, чтобы за мной с тряпкой ходили. Найду, чем заняться!

Первой не выдержала Василиса, еще пятнадцать минут тому назад объявившая о своей полной неготовности делить кухню со второй хозяйкой. Похоронившая мать почти двадцать лет тому назад, она старательно отрабатывала незавершенную дочернюю программу по отношению к своим теткам и свекрови. Все происходящее показалось ей омерзительным. Это было несправедливо! А с несправедливостью Василиса, в силу своего холеричного характера, предпочитала бороться, даже если в войну были втянуты самые близкие люди.

– Как вам не стыдно! Что вы вообще делаете?! Даже Полька и та видит, что вы свою мать за человека не считаете. Не хотите съезжаться, не съезжайтесь, зачем друг на друга кивать. Ей семьдесят, а вы не понимаете… Моей мамы уже двадцать лет нет. А у вас – есть. Да если бы мне сейчас сказали: выбирай – старая, глупая, но живая, – да разве бы я сомневалась?! Это же счастье какое, чтоб живая и рядом! Уроды вы несчастные. Видеть вас не могу. А от тебя, Галка, я вообще такого не ожидала.

Растерянная Ада Львовна не сводила со снохи глаз, словно видела ее впервые.

– Не плачьте, мама, – шмыгнула носом Василиса и, вытерев свои слезы, пододвинула стул к тому месту, где сидела свекровь. Теперь их было двое.

Полина, оценив расстановку сил, тоже сделала выбор и взгромоздилась, несмотря на свои двенадцать лет, на колени к матери. Трое против двух.

Брат и сестра Скуратовы почувствовали себя не просто виноватыми, а такими виноватыми, что проще было бы сквозь землю провалиться. Не справившись с эмоциями, Галка бросилась к матери, встала перед ней на колени и взмолилась:

– Ну, мама! Ну, пожалуйста! Ну, прости меня. Я же не против. Я – за. Переезжай. И квартиры твоей не надо. Живи, сколько захочешь. Места хватит. Мне даже лучше – к тебе не ездить, судочки не возить.

При слове «судочки» Ада Львовна подняла брови, не сразу понимая, о чем идет речь. Благодаря боевой профессии врача «Скорой помощи» она порой пренебрегала даже самыми элементарными правилами питания, легко забывая о существовании завтрака, обеда и ужина.

– Правда, мам. Переезжай.

Ада Львовна погладила дочь по голове и подвинулась, освободив ровно половину сиденья, теперь предназначенного и для Галки, и выжидательно посмотрела на сына.

Похоже, Игорь Станиславович оставался на своей позиции в гордом одиночестве. Напротив него расположились четыре женщины, с каждой из которых он был связан узами близкого родства: мать, сестра, жена и единственная дочь. В глазах каждой поблескивало любопытство с примесью разных чувств: презрения, надежды, сомнения и осуждения.