Daigaku-kagami (СИ)

Секундная пауза и, наконец, шквал аплодисментов. Ребята, учителя, родители, другие ученики — все поднимались со своих мест, чтобы выразить свою благодарность, свое уважение директору, согнувшемуся сейчас в поклоне. Гай улыбался, чувствуя, как к глазам его подступают слезы. Он, взрослый мужчина, привыкший ежегодно выпускать больше полусотни детей, ставших за пять лет родными и любимыми, каждый раз едва сдерживал слезы. Они все были ему, словно родные дети, а отпускать их из гнездышка не хочется никакому настоящему родителю. Счастье и грусть, смешанные вместе, пронизывая тело Гая, вынуждали его скрывать лицо, пряча скопившиеся в уголках глаз слезинки.

— А сейчас специально для вас и ваших родителей начнется прощальный концерт, подготовленный учениками всех классов! — вновь дождавшись, пока на него обратят внимание, важно произнес Гай, делая рукой приглашающий жест.

На сцене возник хор, заиграла музыка, началась какая-то бодрая песенка, которую почти никто не слушал, получив возможность свободно болтать и обсуждать произошедшее. Теперь они больше не были учениками «Кагами», теперь они должны были вступить во взрослую жизнь, начать что-то совершенно новое. Их ждало то, к чему они готовились, нужно было скорее поделиться впечатлениями с друзьями, ведь уже сегодня вечером некоторые из них уедут домой.

***

Артур, поправив шарфик, строго оглядел свою труппу придирчивым взглядом. Не найдя изъянов в костюмах, он облегченно выдохнул и снова перевел взгляд за кулисы, в зал. Аудитория была взбудораженная, совершенно не готовая к какому-то серьезному спектаклю. Это одновременно и радовало Керкленда, ведь их постановка была довольно-таки сырая, не очень-то тщательно отрепетированная и не лишенная кучи изъянов, и огорчало, ибо он хотел, чтобы им внимали, чтобы их смотрели и не отвлекались больше ни на что, как это бывало обычно. Он нервничал. Не хотел признаваться даже самому себе, но именно здесь и сейчас, на выпускном Скотта, своей речью произведшего впечатляющий эффект, он боялся провалиться. Он должен был доказать Скотту, что тот ошибался, должен был сыграть так хорошо, как никогда раньше, ибо до того старший Керкленд ни разу не посетил ни одного представления младшего. Артур и сам не понимал, почему для него это так важно, более того, он не хотел этого понимать. Он просто хотел показать Скотту, как сильно тот ошибался.

Смолкла музыка, и пара, до того танцевавшая на сцене какой-то зажигательный танец, устало ввалилась в гримерку. Свет в зале постепенно потускнел, а разговоры слегка поутихли. В этой странноватой атмосфере и раздался привычный, но в то же время совершенно иной голос Антонио.

— Шесть лет назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре. Что-то сломалось в моторе моего самолета. Со мной не было ни механика, ни пассажиров, и я решил, что попробую сам все починить, хоть это и очень трудно. Я должен был исправить мотор или погибнуть. Воды у меня едва хватило бы на неделю. Итак, в первый вечер я уснул на песке в пустыне, где на тысячи миль вокруг не было никакого жилья. Человек, потерпевший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, и тот был бы не так одинок. Вообразите же мое удивление, когда на рассвете меня разбудил чей-то тоненький голосок.

— Пожалуйста… нарисуй мне барашка!

Свет, пролившийся в этот миг на сцену, позволил зрителям увидеть актеров. Посреди сцены в зеленом коротком плаще поверх голубой толстовки, болотно-зеленых штанах, закатанных по колено, и небрежно обернутом вокруг шеи желтом шарфе босиком стоял Артур. Он, чуть нахмурившись, настойчиво смотрел на Альфреда, свернувшегося прямо на полу, едва укрытого кожаной коричневой курткой, по виду напоминавшей форму летчиков Соединенных Штатов времен Второй Мировой.

— А?.. — смешно причмокнув губами, Ал тяжело разлепил глаза.

— Нарисуй мне барашка… — немного понизив голос, попросил Артур.

Джонс, как громом пораженный, вскочил со своего места, изумленно озираясь по сторонам и то и дело протирая глаза. Все-таки решив поверить им, он робко приблизился к Артуру, неуверенно разглядывая его со всех доступных сторон. Наконец, он смог выдавить из себя:

— Но… что ты здесь делаешь?

— Пожалуйста… нарисуй барашка, — тихо и очень серьезно попросил Керкленд, не сводя глаз с Альфреда.

— Я не умею рисовать, — уже достав из куртки лист бумаги и перо, слегка рассерженно заявил Ал.

— Все равно. Нарисуй барашка.

Вопреки ожиданиям Артура, шум в зале с началом их спектакля немного стих. Выпускники и остальные гости, конечно, узнали произведение своего детства, а так как любили его многие, то и посмотреть на неплохое воплощение драмкружка захотели не меньше. Артур не без удовлетворения отметил, что и Скотт тоже внимательно следит за происходящим на сцене, не собираясь никуда убегать. Возможно, в этом была заслуга Альфреда, который неплохо с ним ладил, но, как бы то ни было, это была маленькая победа для Артура.