А Феликс появился в его жизни как раз в тот момент, когда Гилу это было необходимо больше всего — тогда без видимых причин снова вернулся Иван, он бил и насиловал Гилберта, и тот думал, что Ваня больше никогда не вернется. Ему так хотелось, чтобы хоть кто-то снова смотрел на него влюбленными глазами, так хотелось обладать кем-то, быть кому-то нужным, что когда Лукашевич исполнил все его желания одним взглядом — он просто не смог устоять. Потом вернулся Ваня, в какой-то момент все стало хорошо — они пытались вместе победить его болезнь, Гил подбадривал Ваню, тот боролся с кошмарами и почти не спал… Байльшмидт забыл о Феликсе, но ровно до тех пор, пока снова не поссорился с Ваней — в этот раз по своей и только своей вине. Он тогда поссорился вообще со всеми своими друзьями, а Лукашевич как будто только этого и ждал — ворвался к нему с поцелуями, смотрел шальными глазами и подставлялся так страстно и охотно, что у Гила снесло крышу. Феликс помог ему помириться с Родерихом и вдруг оказался хорошим другом, на которого Гилберт всегда мог положиться. Другом, который нуждался в Гиле так же, как тот — в нем. В таком положении все оставалось до следующего появления Ивана — потом начались побои, снова насилие, снова боль, и Брагинский каким-то образом снова узнал об измене. Гил не мог подвергать Феликса такой опасности, не мог показать перед ним свою слабость. Они практически не встречались и, стоило только Ивану исчезнуть на пару дней, как Лукашевич снова пришел к Гилу — он всегда приходил к нему сам. Тогда они крупно поругались, и именно тогда Гилберт впервые задумался о том, что своими неосторожными словами и поступками сам подвел себя к этой черте. Он потерял Ваню, он потерял все, что было ему дорого, и он не хотел потерять и Феликса тоже.
Он его не любил, но и Феликс никогда не говорил о своих чувствах. Их устраивали такие отношения. Может, Лукашевич и не мог дать Гилберту всей той любви и нежности, которыми его окружал Ваня, но ему нужен был Гил. Это подкупало, создавало иллюзию счастья, в которой хотелось раствориться, и Байльшмидт забыл о том, о чем забывать не стоило.
У их отношений не было будущего.
И, конечно, мир не упустил сладкой возможности как можно больнее напомнить ему об этом. «Я Куро Карасуба, новый учитель естествознания, и теперь буду жить с вами. Позаботьтесь обо мне». Еще и Торис этот…
Гилберт взглянул на часы — стрелки медленно двигались к двум, и он решил, что сеанс самоуничижения можно считать оконченным. Если Иван и Куро еще не закончили, он сможет просто проскользнуть мимо них в свою комнату и закрыться там до утра, как будто ему снова семнадцать, и он живет в общежитии с каким-нибудь отпетым ловеласом. Гил расплатился за пиво, надел куртку и вышел из бара. Морозный воздух обхватил его лицо в свои ладони, и тонкая кожа мгновенно пропустила холод внутрь — Гилберт зябко поежился. По пути он заглянул в круглосуточный супермаркет — обычно он закупался в продуктовом отделе торгового центра, но иногда забегал и сюда — и взял самый дешевый виски.
Блок встретил его тишиной — Гилберт даже порадовался, что не услышит всего происходившего между Куро и Иваном, вернись он на полчаса раньше. Хорошо, что у него всегда был повод выпить. Он скинул куртку, ботинки, поднял с пола пакет с нехитрыми покупками и прошел в кухню, щелкнув выключателем. Свет на несколько секунд ослепил его, но когда Гилберт привык, то сразу же столкнулся с внимательным изучающим взглядом.
— Ты долго, — улыбнулся Иван.
Гил едва не выронил пакет — спина мигом покрылась испариной, а ладони стали скользкими. Ему от самого себя было противно, но Гилберт ничего не мог поделать — подсознательно он все еще боялся Ваню.
— Я ждал тебя, чтобы попрощаться, — объяснил тот, заметив его реакцию. — В прошлый раз так и не смог решиться.
— А теперь трахнул моего соседа и сразу сил прибавилось, — сглотнув, криво ухмыльнулся Гилберт.
— О чем ты? — Ваня улыбнулся такой привычной, полной детского непонимания улыбкой. — Мистер Карасуба показал мне свои исследования и предложил совместный проект. Идея показалась мне интересной, так что я согласился.
— И все?
— Гил, — Брагинский рассмеялся. — Не все люди думают только членом.
— Ох, и как же я мог забыть, — вспыхнул Гил, — некоторые ведь предпочитают валить все проблемы на свое альтер эго.
Он знал, что эти слова больно заденут Ваню — и он хотел, чтобы тому было больно. Хотя бы немного, тенью той боли, которая все это время была с Гилом.
— Ауч, — Иван прикусил губу. — Это было довольно подло.
— Сбегать, не попрощавшись, тоже, — Гил выудил из пакета виски и поставил бутылку на стол.
Он поймал удивленный взгляд Брагинского и только пожал плечами.
— Мне жаль, что так вышло, — тот подошел к шкафчику и выудил из него два стакана, пока Гил доставал из холодильника оставшуюся еще с празднования Рождества шоколадку. — Я сбежал, как последний трус, но и тебе тогда было не до меня.
Он выразительно хмыкнул и поставил стаканы на стол. Гилберт молча разлил виски.
— Как в старые добрые, — прокомментировал Ваня.